Анна Каренина
Шрифт:
приемах общества, что обязанности матери стали еще труднее. Она видела, что
сверстницы Кити составляли какие-то общества, отправлялись на какие-то
курсы, свободно обращались с мужчинами, ездили одни по улицам, многие не
приседали и, главное, были все твердо уверены, что выбрать себе мужа есть их
дело, а не родителей. "Нынче уж так не выдают замуж, как прежде", - думали и
говорили все эти молодые девушки и все даже старые люди. Но как же нынче
выдают замуж,
родителям решать судьбу детей - был не принят, осуждался. Английский обычай
– совершенной свободы девушки - был тоже не принят и невозможен в русском
обществе. Русский обычай сватовства считался чем-то безобразным, над ним
смеялись, все и сама княгиня. Но как надо выходить и выдавать замуж, никто
не знал. Все, с кем княгине случалось толковать об этом, говорили ей одно:
"Помилуйте, в наше время уж пора оставить эту старину. Ведь молодым людям в
брак вступать, а не родителям; стало быть, и надо оставить молодых людей
устраиваться, как они знают". Но хорошо было говорить так тем, у кого не
было дочерей; а княгиня понимала, что при сближении дочь могла влюбиться, и
влюбиться в того, кто не захочет жениться, или в того, кто не годится в
мужья. И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами
должны устраивать свою судьбу, она не могла верить этому, как не могла бы
верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми
лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты. И потому княгиня
беспокоилась с Кити больше, чем со старшими дочерьми.
Теперь она боялась, чтобы Вронский не ограничился одним ухаживаньем за
ее дочерью. Она видела, что дочь уже влюблена в него, но утешала себя тем,
что он честный человек и потому не сделает этого. Но вместе с тем она знала,
как с нынешнею свободой обращения легко вскружить голову девушки и как
вообще мужчины легко смотрят на эту вину. На прошлой неделе Кити рассказала
матери свой разговор во время мазурки с Вронским. Разговор этот отчасти
успокоил княгиню; но совершенно спокойною она не могла быть. Вронский сказал
Кити, что они, оба брата, так привыкли во всем подчиняться своей матери, что
никогда не решатся предпринять что-нибудь важное, не посоветовавшись с нею.
"И теперь я жду, как особенного счастья, приезда матушки из Петербурга", -
сказал он.
Кити рассказала это, не придавая никакого значения этим словам. Но мать
поняла это иначе. Она знала, что старуху ждут со дня на день, знала,
оскорбить мать, не делает предложения; однако ей так хотелось и самого брака
и, более всего, успокоения от
горько было теперь княгине видеть несчастие старшей дочери Долли,
сбиравшейся оставить мужа, волнение о решавшейся судьбе меньшой дочери
поглощало все ее чувства. Нынешний день, с появлением Левина, ей прибавилось
еще новое беспокойство. Она боялась, чтобы дочь, имевшая, как ей казалось,
одно время чувство к Левину, из излишней честности, не отказала бы Вронскому
и вообще чтобы приезд Левина не запутал, - не задержал дела, столь близкого
к окончанию.
– Что он, давно ли приехал?
– сказала княгиня про Левина, когда они
вернулись домой.
– Нынче, maman.
– Я одно хочу сказать, - начала княгиня, и по серьезно-оживленному лицу
ее Кити угадала, о чем будет речь.
– Мама, - сказала она, вспыхнув и быстро поворачиваясь к ней, -
пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я все знаю.
Она желала того же, чего желала и мать, но мотивы желания матери
оскорбляли ее.
– Я только хочу сказать, что, подав надежду одному...
– Мама, голубчик, ради бога, не говорите. Так страшно говорить про это.
– Не буду, не буду, - сказала мать, увидав слезы на глазах дочери, - но
одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
– Никогда, мама, никакой, - отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в
лицо матери.
– Но мне нечего говорить теперь. Я... я... если бы хотела, я не
знаю, что сказать и как... я не знаю..
"Нет, неправду не может она сказать с этими глазами", - подумала мать,
улыбаясь на ее волнение и счастие. Княгиня улыбалась тому, как огромно и
значительно кажется ей, бедняжке, то, что происходит теперь в ее душе.
XIII
Кити испытывала после обеда и до начала вечера чувство, подобное тому,
какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и мысли не
могли ни на чем остановиться.
Она чувствовала, что нынешний вечер, когда они оба в первый раз
встречаются, должен быть решительный в ее судьбе. И она беспрестанно
представляла себе их, то каждого порознь, то вместе обоих. Когда она думала
о прошедшем, она с удовольствием, с нежностью останавливалась на
воспоминаниях своих отношений к Левину. Воспоминания детства и воспоминания
о дружбе Левина с ее умершим братом придавали особенную поэтическую прелесть
ее отношениям с ним. Его любовь к ней, в которой она была уверена, была