Анна Каренина
Шрифт:
тем крепче она сжимала его руку.
– С вами я бы скорее выучилась, я почему-то уверена в вас, - сказала
она ему.
– И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, - сказал он, но
тотчас же испугался того, что сказал, и покраснел. И действительно, как
только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее
утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица,
означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла
– У вас нет ничего неприятного? Впрочем, я не имею права спрашивать, -
быстро проговорил он.
– Отчего же?.. Нет, у меня ничего нет неприятного, - отвечала она
холодно и тотчас же прибавила:- Вы не видели mademoiselle Linon?
– Нет еще.
– Подите к ней, она так вас любит.
"Что это? Я огорчил ее. Господи, помоги мне!" - подумал Левин и побежал
к старой француженке с седыми букольками, сидевшей на скамейке. Улыбаясь и
выставляя свои фальшивые зубы, она встретила его, как старого друга.
– Да, вот растем, - сказала она ему, указывая глазами на Кити, - и
стареем. Tiny bear уже стал большой!- продолжала француженка, смеясь, и
напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями
из английской сказки.
– Помните, вы, бывало, так говорили?
Он решительно не помнил этого, но она уже лет десять смеялась этой
шутке и любила ее.
– Ну, идите, идите кататься. А хорошо стала кататься наша Кити, не
правда ли?
Когда Левин опять подбежал к Кити, лицо ее уже было не строго, глаза
смотрели так же правдиво и ласково, но Левину показалось, что в ласковости
ее был особенный, умышленно спокойный тон. И ему стало грустно. Поговорив о
своей старой гувернантке, о ее странностях, она спросила его о его жизни.
– Неужели вам не скучно зимою в деревне?
– сказала она.
– Нет, не скучно, я очень занят, - сказал он, чувствуя, что она
подчиняет его своему спокойному тону, из которого он не в силах будет выйти,
так же, как это было в начале зимы.
– Вы надолго приехали?
– спросила его Кити.
– Я не знаю, - отвечал он, не думая о том, что говорит. Мысль о том,
что если он поддастся этому ее тону спокойной дружбы, то он опять уедет,
ничего не решив, пришла ему, и он решился возмутиться.
– Как не знаете?
– Не знаю. Это от вас зависит, - сказал он и тотчас же ужаснулся своим
словам.
Не слыхала ли она его слов, или не хотела слышать, но она как бы
спотыкнулась, два раза стукнув ножкой, и поспешно покатилась прочь от него.
Она подкатилась к m-lle Linon, что-то сказала ей и направилась к
дамы снимали коньки.
"Боже мой, что я сделал! Господи боже мой! помоги мне, научи меня", -
говорил Левин, молясь и вместе с тем чувствуя потребность сильного движения,
разбегаясь и выписывая внешние и внутренние круги.
В это время один из молодых людей, лучший из новых конькобежцев, с
папироской во рту, в коньках, вышел из кофейной и, разбежавшись, пустился на
коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он влетел вниз и, не
изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.
– Ах, это новая штука!
– сказал Левин и тотчас же побежал наверх, чтобы
сделать эту новую штуку.
– Не убейтесь, надо привычку!
– крикнул ему Николай Щербацкий.
Левин вошел на приступки, разбежался сверху сколько мог и пустился
вниз, удерживая в непривычном движении равновесие руками. На последней
ступени он зацепился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сделал сильное
движение, справился и, смеясь, покатился дальше.
"Славный, милый", - подумала Кити в это время, выходя из домика с m-lle
Linon и глядя на него с улыбкой тихой ласки, как на любимого брата. "И
неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они говорят:
кокетство. Я знаю, что я люблю не его; но мне все-таки весело с ним, и он
такой славный. Только зачем он это сказал?.." - думала она.
Увидав уходившую Кити и мать, встречавшую ее на ступеньках, Левин,
раскрасневшийся после быстрого движения, остановился и задумался. Он снял
коньки и догнал у выхода сада мать с дочерью.
– Очень рада вас видеть, - сказала княгиня.
– Четверги, как всегда, мы
принимаем.
– Стало быть, нынче?
– Очень рады будем видеть вас, - сухо сказала княгиня.
Сухость эта огорчила Кити, и она не могла удержаться от желания
загладить холодность матери. Она повернула голову и с улыбкой проговорила:
– До свидания.
В это время Степан Аркадьич, со шляпой набоку, блестя лицом и глазами,
веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным,
виноватым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и
уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
– Ну что ж, едем?
– спросил он.
– Я все о тебе думал, и я очень рад,
что ты приехал, - сказал он, с значительным видом глядя ему в глаза.
– Едем, едем, - отвечал счастливый Левин, не перестававший слышать звук