Анна Каренина
Шрифт:
обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал. Ему бы
смешно показалось, если б ему сказали, что он не получит места с тем
жалованьем, которое ему нужно, тем более что он и не требовал чего-нибудь
чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники, а
исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый,
веселый нрав и несомненную честность,
наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце
лица, было что-то, физически действовавшее дружелюбно и весело на людей,
встречавшихся с ним. "Ага! Стива! Облонский! Вот и он!" - почти всегда с
радостною улыбкой говорили, встречаясь с ним. Если и случалось иногда, что
после разговора с ним оказывалось, что ничего особенно радостного не
случилось, - на другой день, на третий опять точно так же все радовались при
встрече с ним.
Занимая третий год место начальника одного из присутственных мест в
Москве, Степан Аркадьич приобрел, кроме любви, и уважение сослуживцев,
подчиненных, начальников и всех, кто имел до него дело. Главные качества
Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли,
во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на
сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той,
про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с
которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы
состояния и звания они ни были, и, в-третьих, - главное - в совершенном
равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не
увлекался и не делал ошибок.
Приехав к месту своего служения, Степан Аркадьич, провожаемый
почтительным швейцаром, с портфелем прошел в свой маленький кабинет, надел
мундир и вошел в присутствие. Писцы и служащие все встали, весело и
почтительно кланяясь. Степан Аркадьич поспешно, как всегда, прошел к своему
месту, пожал руки членам и сел. Он пошутил и поговорил, ровно сколько это
было прилично, и начал занятия. Никто вернее Степана Аркадьича не умел найти
ту границу свободы, простоты и официальности, которая нужна для приятного
занятия делами. Секретарь весело и почтительно, как и все в присутствии
Степана Аркадьича, подошел с бумагами и проговорил тем
фамильярно-либеральным тоном, который введен был Степаном Аркадьичем:
– Мы таки добились сведения из Пензенского губернского правления. Вот,
не угодно ли...
– Получили наконец?
– проговорил Степан Аркадьич, закладывая пальцем
бумагу.
–
– И присутствие началось.
"Если б они знали, - думал он, с значительным видом склонив голову при
слушании доклада, - каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был их
председатель !" - И глаза его смеялись при чтении доклада.. До двух часов
занятия должны были идти не прерываясь, а в два часа - перерыв и завтрак.
Еще не было двух часов, когда большие стеклянные двери залы присутствия
вдруг отворились, и кто-то вошел. Все члены из-под портрета и из-за зерцала,
обрадовавшись развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери,
тотчас же изгнал вошедшего и затворил за ним стеклянную дверь.
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал, потянувшись, и,
отдавая дань либеральности времени, в присутствии достал папироску и пошел в
свой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер
Гриневич, вышли с ним.
– После завтрака успеем кончить, - сказал Степан Аркадьич.
– Как еще успеем!- сказал Никитин.
– А плут порядочный должен быть этот Фомин, - сказал Гриневич об одном
из лиц, участвовавших в деле, которое они разбирали.
Степан Аркадьич поморщился на слова Гриневича, давая этим чувствовать,
что неприлично преждевременно составлять суждение, и ничего ему не ответил.
– Кто это входил?
– спросил он у сторожа.
– Какой-то, ваше превосходительство, без спросу влез, только я
отвернулся. Вас спрашивали. Я говорю: когда выйдут члены, тогда...
– Где он?
– Нешто вышел в сени, а то все тут ходил. Этот самый, - сказал сторож,
указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой,
который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым
ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый
чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и
потом вопросительно взглянул на Облонского.
Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее лицо его из-за
шитого воротника мундира просияло еще более, когда он узнал вбегавшего.
– Так и есть! Левин, наконец!
– проговорил он с дружескою, насмешливою
улыбкой, оглядывая подходившего к нему Левина.
– Как это ты не побрезгал
найти меня в этом вертепе? - сказал Степан Аркадьич, не довольствуясь
пожатием руки и целуя своего приятеля.
– Давно ли?
– Я сейчас приехал, и очень хотелось тебя видеть, - отвечал Левин,