Анна Леопольдовна
Шрифт:
Невозможно запретить людям говорить между собой. Кто-то должен мыть полы, стирать белье, колоть дрова и топить плиту, чтобы готовить кушанье. Кто-то должен доставлять необходимую провизию. И уследить за всеми этими людьми нет никакой возможности. Поэтому нам известно о заговоре некоего Турчанинова в пользу императора Ивана. Заговорщиков арестовали, широко объявив, будто они арестованы за проступки против нравственности, за прелюбодеяния, в частности. По слухам, было еще несколько заговоров. В Петербурге происходят тайные казни. Говорят о казни доктора Азаретти. На площадях в Москве и Петербурге секут кнутом, режут языки…
Принцесса вновь ждет ребенка, и самочувствие ее крайне дурно. Она досадует на меня и Бину, говоря, что мы ни к чему не годны.
Нас переводят в крепость Дюнамюнде, в устье реки Даугавы.
Новые запреты. О выходе на двор нет и речи. Возможно лишь дышать свежим воздухом, раскрыв окно. Запрещено говорить по-немецки. Прислуги не хватает. Я стараюсь ни о чем, ни о чем не думать. К счастью, оказалась возможность вышивать по канве. Я сижу у окна за работой и вижу легкое движение моей руки – пальцы удерживают иголку, нитка тянется следом…
Принцесса вновь ждет ребенка. Она теперь совершенно далека от меня и предпочитает болтать с Биной о пустяках прежней (теперь уже такой давней!) придворной жизни. Я уже знаю, что мы не останемся в Дюнамюнде. Мне сказал об этом Салтыков. Он страдает болями в груди. Он пригласил меня в свою комнату – отобедать вдвоем. Я согласилась и пришла. Он почтительно хвалил мой ум и мою красоту. Наконец он с некоторым колебанием предложил мне сделаться его любовницей. Я спокойно отвечала, что это невозможно, однако не вследствие моего презрения к нему, а всего лишь оттого, что я просто-напросто не желаю становиться чьей бы то ни было любовницей. Я опустила глаза и смотрела на жаркое в тарелке. Я понимала, что он сейчас может попытаться наброситься на меня. Но он сказал только одно: как его огорчает мой отказ. Я подняла глаза и высказала ему мое самое почтительное к нему отношение. Он, в свою очередь, поблагодарил меня за то, что успокаиваю принца и принцессу. Мы расстались дружески. Вероятно, мои энергические действия при болезни принцессы и заставили его предположить, будто я имею на эту несчастную чету особое влияние.
Принцесса сделалась матерью здорового младенца. Это дочь. Для крещения был прислан нарочно священник, потому что священник, состоящий в крепости, не решался крестить новорожденную, у него дрожали руки. Отчего? Полагаю, он боится, что это будет поставлено ему в вину. И принимая в расчет самодурство русской власти, нельзя сказать, чтобы его страх и дрожь в руках не имели никакого основания. Новорожденная получила имя Елизавета. Прежде это было одним из имен принцессы Анны, но это ведь и имя нынешней императрицы. Таким образом принц и принцесса выражают ей свое почтение и показывают полное повиновение. А что им еще остается делать!
Принцесса очень слаба.
Мы должны быть благодарны лекарю
Снова будем собираться в дорогу. Кончится ли это когда-нибудь?
Пишу в Раненбурге украдкой и поспешно. Дорога сюда была ужасна. Я ехала в холодной карете вместе с принцессой и Биной. Принцессе не позволили ехать в одной карете с маленькими дочерьми. Елизавете, младшей, едва минуло шесть недель. Кормилица, прижав ее к груди, защищает младенца своим телом от холодного ветра. Принцесса в отчаянии плачет, и когда Бина попыталась сказать что-то утешительное, принцесса в раздражении оборвала ее и назвала дурой. Я молчу. Принцесса то и дело оглядывается, чтобы видеть карету, где везут ее дочерей.
На ночлег нас разместили в Печерском монастыре.
На другой день ветер несколько ослабел и дорога сделалась менее трагической.
Здесь, в Раненбурге, мы размещены в шести комнатах. Печи изразцовые, имеется и камин. Дверь, ведущая в наши помещения, завешена железной цепью. Мебель дубовая, сосновая и липовая. Салтыков говорит, что она принадлежала еще князю Меншикову, когда ему пришлось жить здесь. Совершенно неожиданно были присланы из Петербурга многие предметы, способствующие удобству житья: кресла, обитые бархатом, китайским атласом, камкой и шерстяной материей, дубовые; стулья, обитые сукном и кожей, а также и плетеные; хороший стол, складная кровать, дубовый шкаф, пологи для кроватей и обои. К моему великому удивлению, прислана также для принца и принцессы серебряная посуда, до того они пользовались оловянной.
Мы расстаемся с Салтыковым. Теперь нам представлен новый тюремщик, некий капитан Максим Вымдонский [109] . На прощанье Салтыков сказал мне, что я очень умна и он не позавидовал бы моему мужу. Я твердо решилась не вспоминать Андрея, да он и не муж мне, в том смысле, разумеется, какой вкладывает в это понятие Салтыков.
Мы вновь должны будем ехать. Вода в Раненбурге чрезвычайно скверная. Маленький принц Иван от этого страдает по носом. Принцесса уже несколько дней не встает с постели. Возможно предположить, что она снова беременна. Впрочем, я понимаю безысходное отчаяние, каковое снова и снова толкает ее и принца Антона в объятия друг друга. Они также хотят забыться. Но что же станется с несчастными детьми? Покамест было бы странно говорить об их характерах, но расти в заключении…
109
…некий капитан Максим Вымдонский… – Вындомские (Вымдонские) были известны уже в XVI веке как видные землевладельцы Новгорода Великого; в правление Софьи Алексеевны поддерживали Гедиминовичей, князей Хованских, желавших захватить престол. В Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге находится архив Вындомских.
Новая дорога. Два берлина и четыре коляски. За ними – фуры, кибитки… Перед самым отъездом новая душераздирающая сцена. Отныне маленький Иван должен ехать совершенно отдельно от родителей под охраной майора Миллера и особой команды. Когда принцу и принцессе объявили об этом, сделались отчаянные рыдания. Все же принц собрался с силами настолько, что объявил о покорности его и его супруги воле Ее величества императрицы Елизаветы. Принцесса также пришла в себя, написала письмо Елизавете и умоляла передать это письмо непременно. Очень сомневаюсь в том, чтобы письмо было передано.
Спустя часа два пути принцесса внезапно осознала, что никогда больше не увидит своего сына. У нее начались судороги. Пришлось остановиться. Известный лекарь Манзе тотчас был призван. Легко догадаться о его действиях. Он пустил принцессе кровь. Мы не противились. Принцесса впала в беспамятство. Так было лучше для нее.
Нашему поезду запрещалось останавливаться в городах. Колеса экипажей увязали в бездонной грязи. А в самом скором времени подстерегали нас и снегопады, снежные заносы.