Аномальная зона
Шрифт:
Милиционер, прихватив бросающую в окружающее пространство тусклый лучик света «летучую мышь», поспешил следом, держа для верности гиганта за меховую бугристую от литых мышц руку.
Рабсил, судя по всему, отлично видел во мраке, хорошо ориентировался в лабиринте проходов. Он вёл милиционера уверенно мимо выработок, где долбили кайлом и ломами золотоносную породу зверочеловеки.
Среди них по пятачкам света фонарей можно было угадать зеков-бригадиров и десятников, которые орали хриплыми голосами, сдабривая команды хлёсткой матерщиной:
– Грузи вагонетку! Куда такой ком прёшь, обезьянья морда!
Загрузив доверху, с бугорком, рабсилы толкали вагонетку по шатким рельсам, а взамен ей другие зверолюди подкатывали порожнюю. И над всем этим клубилась в воздухе невидимая во мгле, но от того не менее зловредная и едкая пыль, вызывающая не утихающий кашель и бронхоспазм.
Миновав зону активной добычи руды, Коля повёл капитана дальше по пустынным штольням и заброшенным выработкам, где и рельсы давно были сняты, под ногами хлюпали вонючие лужи, а крепёжные столбы подгнили, осклизли и покрылись плесенью от застоявшейся сырости. Огромные, невесть с какого корма разъевшиеся крысы то и дело с мерзким визгом шарахались испуганно из-под ног, а потом, сидя на неровных выступах стен под каменными сводами, провожали непрошеных гостей яростным взглядами горящих во тьме алым огнём глаз.
Рабсил походя, ловко схватил одну из них, заверещавшую злобно, тюкнул головой о стенку и, радостно сверкнув клыками, протянул Фролову:
– Еда!
– Выбрось! – поморщился брезгливо капитан.
– Еда! – возразил Коля и сунул тушку крысы в карман спецовки. – О-гонь. Жа-рить. Хо-ро-шо!
– Тьфу! – с омерзением сплюнул милиционер, задумавшись тем не менее, что, рванув в побег без основательной подготовки, без запасов пищи, рискует со временем разделить кулинарные предпочтения рабсила и добытую им трапезу.
Тёмными переходами, смахивая с лица то липкую, толстую, как рыболовная сеть, многолетнюю паутину, то холодные капли, сочившиеся из-под суровых гранитных сводов, Фролов брёл за зверочеловеком уже не менее часа.
Нырнув вслед за Колей в совсем уж узкий, так, что идти приходилось, скорчившись в три погибели, проход, милиционер услышал вдруг ровный и мощный шум.
– Вода! – известил рабсил и веселее затопал ножищами по усеянному мелким щебнем туннелю.
А через несколько минут, подняв лампу повыше, капитан разглядел, что штольня упёрлась в разлом, на дне которого бурлил, стремительно нёсся, пенясь и задевая острые скальные берега, чёрный поток.
– Вода! Лес! – указал на подземную реку Коля.
Только теперь до Фролова дошло, что именно этим путём попадал наружу вольнолюбивый рабсил! От мысли, что придётся нырнуть в этот мрачный, холодный поток, милиционеру стало не по себе.
Подойдя к самому краю, он осветил русло. Слева, примерно в десятке метров, вода вырывалась из узкой щели в скале и обрушивалась в нишу внизу, образуя неширокое озерцо. Из него, крутанувшись буруном, поток устремлялся вправо и с грохотом нырял под каменистые своды, исчезая из глаз.
Фролов опасливо попятился. Ухнуть в ледяную до ломоты в костях реку, уйти, увлекаемому течением, в недра горы, плыть неизвестно сколь долго без глотка воздуха с тем, чтобы вынырнуть непонятно где? Да и вынырнуть ли вообще? На это он решительно
– Вода! Лес! Ходить! – прервал его отчаянные размышления счастливым возгласом Коля.
И вдруг, схватив правую руку милиционера так крепко, что тот выпустил из пальцев лампу, которая разбилась о камни, мигнув на прощание жалобно, рабсил шагнул с края обрыва вниз. Не успев ахнуть, Фролов полетел следом и, ударившись о поверхность воды, сделал лишь один судорожный вдох, глотнул напоследок воздуха, а затем камнем пошёл ко дну…
Дальнейшее он помнил смутно. Пучина, как и предполагалось, ледяная, тисками холода сдавив грудь, поглотила и подхватила его, понесла в неизвестность.
Объятый ужасом, Фролов почти сразу почувствовал нехватку воздуха. Тысячи микроскопических игл, будто морозные лучики снежинок, впились ему в лёгкие. Неудержимый рефлекс побуждал вдохнуть полной грудью, насытить кровь кислородом, и капитан до хруста стискивал зубы, понимая, что вдох на глубине окажется в его жизни последним.
Он мучительно таращил глаза, но не видел ничего вокруг и даже не мог понять, на поверхности ли находится или погружён в пучину.
Рабсил по-прежнему крепко держал капитана за руку, а тот в панике вцепился намертво в густую шерсть зверочеловека, схватился прочно и не отпустил, теряя сознание…
Наверное, он всё-таки порядком наглотался воды. Потому что, когда очнулся в кромешной тьме, чувствуя под боком надёжную твердь скалы, долго откашливался, дрожа от холода в мокрой одежде, отхаркивался и чихал, дыша тяжело, с бульканьем, и сплёвывая скопившуюся в бронхах жидкость.
Кто-то шевельнулся рядом. По пахнущей остро сырой шерсти опознал Колю. Сказал, стуча зубами, от озноба и страха:
– Ты что же это, гад, делаешь?! Ведь утопить меня мог!
– Вода! Лес! Ходить! – рявкнул восторженно рабсил.
– Какой, нахрен, ходить! – возмутился, едва дыша, Фролов. – Плыл, как говно в проруби… Да постой ты, дай дух перевести!
Но зверочеловек схватил его за рукав промокшей насквозь робы, потянул к бурлящей поодаль реке.
– Ч-чёрт… Стой! Опять?! – вскрикнул капитан, но Коля подхватил его подмышку, понёс, и в следующее мгновение милиционер вновь оказался в воде по пояс, сердце захолонуло, он судорожно вцепился в лохматый загривок спутника и поплыл рядом с ним, увлекаемый быстрым течением. Стараясь держаться выше уровня реки, задрал голову вверх. И тут же получил сильнейший удар по лбу, врезавшись в каменистый свод. Последнее, что он ощутил, – это то, что его опять утянуло под воду, понесло по извилистому и узкому, как жерло трубы, руслу, пробитому рекой за тысячелетия в скальных породах.