Анонимные грешники
Шрифт:
Проскользнув в машину, я тяжело выдыхаю. Дождь хлещет по лобовому стеклу, а ветер угрожает сорвать боковые зеркала. Блин, эта погода. Я завожу машину и мчусь сквозь шторм, виляя по дороге, прорезанной в скале, по которой я буду ехать, пока не окажусь на самой высокой точке Дьявольской Ямы. Чтобы добраться до Дьявольской Лощины, нужно подняться на вершину утеса и срезать путь через скалы, прежде чем свернуть на узкую извилистую улочку, ведущую вниз, к расположенному внизу городу. Местные жители называют её дорогой Ангела Смерти, потому что при малейшем превышении поворота сам бог нависнет
Это должна быть веселая поездка.
Двигатель стонет на подъеме, а радио потрескивает, пытаясь найти сигнал. Я барабаню пальцами по рулю и пытаюсь вспомнить, когда в последний раз видел Висконти с Лощины — я вижу их намного реже, чем мой брат Раф. Такое ощущение, что он устраивает вечеринки с ними раз в две недели.
Ах, да, это было несколько месяцев назад. На вечеринке по случаю помолвки Кастиэля. Он женится на русской с кислой миной на лице, которая ненавидит его так же сильно, как он ненавидит её. Она наследница компании Водка Ностровых, так что это ещё одно деловое соглашение. Здесь нет ничего удивительного — единственные люди в этой семье, достаточно глупые, чтобы жениться по любви — это Донателло и Амелия.
И моя мать.
На вершине утеса вдалеке маячит знакомое здание, становящееся всё ближе с каждым взмахом дворников. Стон срывается с моих губ. Конечно. Я забыл, что мне нужно будет проехать мимо церкви моего отца по дороге в Лощину, и, блять, у меня нет сейчас энергии на то, чтобы разбираться со всеми воспоминаниями, которые она вызывает во мне прямо сейчас. Когда я прибыл на побережье в среду, я решил сделать то, что делаю всегда: направиться прямо в церковь, ещё до того, как оставить свои сумки в отеле Grand Visconti. Выбросить весь гнев и горькую ностальгию из моего организма, прежде чем я окунусь в семейные посиделки, воздушные поцелуи и светскую беседу. Но как оказалось некто уже был на моём обычном месте, и она оказалась настоящим отвлекающим фактором.
Объезжая кладбище, я замечаю машину, припаркованную у входа. Странно. Единственные люди, похороненные здесь за последнее столетие — это Висконти, и единственная причина, по которой местный житель посещает могилу Висконти — это помочиться на неё. Может быть, во мне проснулся территориальный инстинкт, оставшийся с тех пор, когда мне действительно не было насрать на это место, но я замедляю машину, а затем полностью останавливаюсь под ивой. Увеличивая скорость дворников, я вглядываюсь сквозь ветровое стекло и низко нависающие ветви, пытаясь понять, кто в машине. Фары включены на дальний свет, отбрасывая желтый отсвет на покосившиеся надгробия, утопающие в грязи, а из щели в окне со стороны водителя вырывается небольшая струйка дыма. Высовывается мужская рука, стряхивающая сигаретный пепел на гравий.
Сжимая руль, я хмурюсь и наклоняюсь ближе, пытаясь получше рассмотреть, кто находится в машине, и понимаю, что их головы повернуты, словно они смотрят направо. Я прослеживаю за их взглядом через дорогу. Автобусная остановка пуста, но телефонная будка рядом с ней нет.
Я хмурюсь ещё сильнее. Господи, кто, блять, пользуется телефонной будкой в наши дни? Мерцающая лампочка, встроенная в крышу, освещает силуэт. Женщина с длинными светлыми волосами и гибкой фигурой.
Выдыхая, я откидываюсь
Какого хрена ты здесь делаешь, девочка? И с кем ты разговариваешь?
Качая головой, мои пальцы касаются ключа в замке зажигания. Мне абсолютно наплевать, с кем она разговаривает. Это явно кто-то, о ком она не хочет, чтобы мой дядя знал, иначе она бы воспользовалась своим мобильным. Неважно. Содержанка Альберто — не моё дело, и мне совершенно наплевать, что она вытворяет за его спиной.
Я как раз собираюсь завести двигатель, когда она резко вешает трубку, поворачивается к машине и стучит в стеклянную дверь телефонной будки. Фары машины выключаются, и фигура выходит со стороны водителя, держа в руках зонтик. Он торопливо переходит дорогу, открывает дверь и одной рукой держит зонтик над ее головой, а другой обвивает её талию. Когда он ведет её через дорогу, я хорошо его разглядываю.
Это тот парень, лакей. Макс, или как там его зовут, он, должно быть, её сопровождающий. Мои костяшки пальцев на руле белеют, и от раздражения кожу покалывает. Он прижимает её к себе, слишком, блять, близко, и по тому, как он смотрит на неё под уличными фонарями, мне становится ясно, что это не только потому, что он пытается сохранить её сухой.
Не мое дело. Я здесь не поэтому.
Но я не могу избавиться от раздражения, которое зудит у меня под воротником, как сыпь. Должно быть, это ещё один инстинкт, точно такой же, как чувство принадлежности к церкви моего отца. Может, я и не самый большой поклонник Альберто или его грязной личной жизни, но он всё ещё член семьи.
Подожду. Всего минутку.
Они подходят к машине, и, к моему удивлению, Аврора не садится. Вместо этого у них короткий разговор, Макс протягивает ей зонтик, пальцы соприкасаются с её пальцами, затем он садится в машину и уезжает.
Тихий свист срывается с моих губ. Оставить невесту Дона одну на обочине дороги? В такой чёртовой дыре, как Дьявольская Яма? Этот парень напрашивается на пулю в черепе.
Если бы я был лучшим человеком, я бы завел эту машину и отвез её домой.
Жаль, что это не так.
Вместо этого я наблюдаю, как она стоит там, провожая глазами машину, пока фары не исчезают в тумане, прежде чем обращает своё внимание на кладбище.
Я замираю, и ледяная мысль просачивается в мой мозг медленнее сиропа.
Край утеса. Собирается ли она закончить то, что я прервал?
У меня ком в горле, и я не уверен, как он туда попал. Или как моя рука переместилась с руля на дверную ручку. Я десятки раз видел, как люди убивали себя. Чёрт, я был тем, кто заставил некоторых из них написать свои предсмертные записки.