Анонимные грешники
Шрифт:
Я выдерживаю три секунды, прежде чем нетерпение берет надо мной верх, и я нажимаю на гудок. Она взвизгивает, затем бормочет одно из своих дурацких птичьих слов, и я прячу ухмылку тыльной стороной ладони, когда она распахивает пассажирскую дверь и залазит внутрь.
Да, ты действительно плохая, девочка.
Шины машины визжат, когда я выворачиваю руль на полную и выруливаю обратно в направлении Бухты Дьявола.
— Твой отец Стиг с Свалки?
Я чувствую, как она замирает рядом со мной.
— Что?
Я бросаю
— Он живет в лесу. Никто не живет в этом гребаном лесу.
— Откуда тебе знать, живет ли кто-нибудь в лесу? Ты ведь не мэр Дьявольской Ямы, — она ерзает на своем месте. — Держу пари, ты даже не знаешь, кто занимает этот пост.
Ещё одна ухмылка появляется на моих губах, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы остановить её появление. Единственное плохое в этой девушке — это её колкость.
— Ты целуешь моего дядю этими губами?
— К сожалению.
Что-то мерцает у меня в животе. Что-то, чему я не хочу давать названия.
Я прочищаю горло.
— Всезнающие женщины не слишком популярны в Коза Ностре, Сорока.
— Я уже заметила, — бормочет она.
Тон её голоса побуждает меня украдкой взглянуть на нее, и я тут же жалею, что сделал это. Она смотрит прямо перед собой, мой пиджак перекинут через её колени, а её руки рассеянно поглаживают шерстяную ткань. Я забыл, что бросил его на пассажирское сиденье, и она ни о чем не упомянула, когда садилась в машину. И теперь она сидит там, используя мой, блять, пиджак в качестве одеяла, как будто это самая естественная вещь в мире.
Моя рука зависает над циферблатом обогревателя, но затем я останавливаюсь. Кладу руку обратно на руль, не переключая его вверх. Моя челюсть сжимается так сильно, что болят зубы.
— Он лесничий.
— Что?
Аврора роется в своей сумочке и достает шоколадный батончик. Она снимает обертку из фольги и, глядя на меня большими, как у лани, глазами, откусывает кусочек. Если она делает это нарочно, то это, черт возьми, работает. Я ерзаю на сиденье, чтобы остановить возбуждение моего члена.
— Мой отец. Он лесничий заповедника Дьявола. Ну, он был раньше. Сейчас он на пенсии, но всё ещё живет в домике на берегу озера.
Я хмурюсь.
— Лесничий чего? Нескольких дерьмовых деревьев и болота?
— Ты серьезно? — выпаливает она. — Заповедник Дьявола — всемирно известный природный заповедник. Здесь произрастает более трехсот различных видов деревьев и обитают тринадцать пар американских белоголовых орланов. Ты знаешь единственное место в мире, где зарегистрировано больше гнездящихся белоголовых орланов, чем в Дьявольской Яме? Йеллоустоун. О, и знаешь, что ещё? — она наклоняется вперед, сжимая в кулаке ткань моего пиджака. Моего пиджака. — Здесь обитают и другие редкие птицы. Лебедь-трубач. Скопы. Длинноклювые пыжики. Не говоря уже обо всех других животных — выдрах, пумах, британо-колумбийских волках, — откидываясь на спинку сиденья и сердито откусывая шоколад, она добавляет: — Это гораздо больше, чем несколько деревьев и болото.
Дождь барабанит по лобовому стеклу. Между нами потрескивают радиопомехи.
И внезапно все
— Альберто хочет построить отель на месте Заповедника.
Аврора напрягается, затем поворачивается, чтобы посмотреть в окно со своей стороны. От её неглубокого дыхания стекло запотевает, и она вытирает его тыльной стороной ладони.
Позволяя тишине повиснуть между нами, я снова обращаю своё внимание на дорогу, голова пульсирует. Несколько месяцев назад Большой Ал позвонил мне в офис и попросил о срочной встрече. Я уж точно не собирался лететь на побережье без всякой, блять, причины, поэтому он приехал ко мне в Лондон с чертежами подмышкой, Данте следовал за ним по пятам, как преданный пес. Он развернул чертежи на моем столе и ткнул толстым пальцем, унизанным кольцом, в середину обширного леса Заповедника Дьявола.
Уединенное место в лесу, сказал он, практически плюясь от возбуждения. Российские и Саудовские туристы обожают подобное дерьмо.
Я бросил один взгляд на чертежи, другой — на свои часы, а затем сказал и ему, и Данте, что меня это не интересует. Конечно, мне абсолютно наплевать на Дьявольскую Яму, но я знаю таких людей, как Альберто и его скользкий сынок. Дай им сантиметр, и они проедут километр. Один отель в Яме превратится в два, и не успею я оглянуться, как Дьявольская Яма станет территорией клана Бухты, как всегда хотел Данте.
И что с того, если это произойдет? Я никогда сюда не вернусь. Правильным поступком было бы передать землю Альберто и его сыновьям, пусть они делают с ней всё, что им, блять, заблагорассудится.
У меня нет причин говорить «нет», кроме того, что я злобный, упрямый ублюдок.
Несколько дней назад Альберто снова обронил эту идею в разговоре в сигарной комнате. Он сказал, что они всё ещё работают над планом, конечно, не в Дьявольской Яме, а на северном мысу в Бухте Дьявола.
Я кивал и мычал во всех нужных местах, но мне было абсолютно наплевать, что Альберто делает в пределах Бухты. Если подумать, было и правда странно, что он не стал настаивать на этом дальше. Что он не пытался оказать давление, предложить мне весь мир, пока я не согласился бы дать ему то, что он хотел, что, как я заметил, является его обычной тактикой в бизнесе.
Нет, он просто отпустил эту ситуацию. И теперь я понимаю почему. Он обманом заставил Аврору поверить, что заповедник — это его территория, и размахивает им у неё над головой, чтобы залезть ей между ног.
Костяшки моих пальцев, сжимающих руль, белеют. Я мог бы разрушить всю эту помолвку одним правдивым предложением. Мои мысли уносятся в более мрачное место: выходит ли она замуж за Альберто, потому что думает, что это спасет её драгоценный природный заповедник? Что бы она сделала для меня, если бы я сказал ей, что я единственный, у кого есть настоящая власть?
Статические разряды распространяются по всей длине моего члена. Блять. Я бы не стал тратить время на такую ерунду, как притворство в браке. Вместо этого я бы пустил в ход этот острый язык.