Анти-Ахматова
Шрифт:
В разговоре она часто называла его иронически-почтительно «лорд», реже «сэр»: за заслуги перед Англией король даровал ему дворянский титул. «Сэр Исайя — лучший causeur (собеседник) Европы, — сказала она однажды. — Черчилль любит приглашать его к обеду». Она подарила мне фляжку, которую он на прощание подарил ей: английскую солдатскую фляжку для бренди.
Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 145
Найман ее не щадит! Как Иосиф Бродский — говорит все, но велит интерпретировать в смысле «величия и муки».
Оскорбительный
А для моего поколения безнадежно устаревшим казался культ «дамы», душевных переживаний, возникших от случайной встречи, «друга первый взгляд» и те полуотношения, которые культивировались женщинами на десяток лет постарше меня.
Честно говоря, я не верю в любовь без постели и не раз шокировала Ахматову прямым вопросом: «А он вас просил переспать с ним?»
Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 119
Дневники Марии Башкирцевой — аналогия жизненных устремлений Анны Ахматовой. Только там шестнадцатилетняя девочка мечтает о славе от полноты жизни, как Наташа Ростова хочет летать, пробует и проявляет свой талант в живописи, в пении, в литературе — и умирает в двадцать четыре года.
А Ахматова забыла, когда ей надо умереть, — подпишусь, пока не поздно, под этой строчкой добровольно.
Господи! Дай мне герцога Г. (детское увлечение герцогом Гамильтоном, которого Муся видела только на улице), я буду любить его и сделаю его счастливым, и сама я буду счастлива и буду помогать бедным! Грешно думать, что можно купить милость Бога добрыми делами, но я не знаю, как это выразить.
Мария БАШКИРЦЕВА. Дневник. Стр. 13
Ахматова считала, что для нее милость Бога уже куплена — величием ее личности.
«Леди Анна» — вот слова ее мечты, казавшейся совсем реальной, ведь между нею и воплощением
Не занятое воображение женщины бесконечно переговаривает в уме воображаемые диалоги — все страстнее, все закрученнее, все нестерпимее — литературная мастурбация. Причем не от избытка темперамента, в дополнение, а — вместо.
Воображаемый диалог Ахматовой с Берлиным, написанный на склоне лет.
Гость: Я хочу быть твоей последней бедой… Я больше никому не скажу те слова, которые я скажу тебе.
Начиная вчитываться в этот диалог, перечитайте воспоминания г-на Берлина — насколько возможно было в их литературоведческом разговоре пожелание «быть твоей последней бедой», или это брутальное и настойчивое «я хочу».
X: Нет, ты повторишь их много раз и даже мое самое любимое: (в выдуманных разговорах у нее есть любимые — выдуманные ею его страстные слова):
«Что же вы наделали — как же я теперь буду жить?» (такую фразу трудно запомнить и сделать ее любимой — она слишком патетична и слишком ни о чем).
Гость: Как, даже это?..
X: Не только это — и про лицо: «Я никогда не женюсь, потому что могу влюбиться в женщину только тогда, когда мне больно от ее лица…»
Анна АХМАТОВА. Т. 3. Стр. 334
Ахматова искренне полагает, что «больно» может быть только от ее лица, а влюбиться в какую-то другую женщину — практически невозможно.
Когда в текст лирического повествования выносят категории женится — не женится и авторше под семьдесят… Линия «никогда не женюсь» — «женщина» — «больно» — «больно от ее лица» — эта линия ведет непосредственно к оргазму.
На этой ноте можно бы было повествование о романе с Берлиным и закончить, если бы Ахматова с обстоятельностью маньяка не хотела бы использовать все возможности для мифотворчества, которые ей предоставило в этом смысле действительное судьбоносное знакомство с Берлиным.
Одним из примеров idees fixes была ее непоколебимая убежденность в том, что наша встреча имела серьезные исторические последствия.
Исайя БЕРЛИН. Встречи с русскими писателями. Стр. 457
В Оксфорде летом 1965 года. После вручения докторской мантии Ахматова рассказывала И. Берлину, как 6 января, на следующий день после его прощального визита в Фонтанный Дом, в потолок ее комнаты был вставлен микрофон для подслушивания.
Светлана КОВАЛЕНКО.
Анна Ахматова (Личность. Реальность. Миф). Стр. 41
«Для Ахматовой она сама и я рисовались в виде персонажей всемирно-исторического масштаба, которым судьба определила положить начало космическому конфликту (она прямо так и пишет в одном из стихотворений). Я не мог и подумать, чтобы возразить ей, что она, возможно, несколько переоценивает влияние нашей встречи на судьбы мира, поскольку она бы восприняла мои возражения как оскорбление сложившемуся у нее трагическому образу самой себя как Кассандры».