Античный мир «Игры престолов»
Шрифт:
Во времена Античности чужеземец, будь то мужчина или женщина, монстр или человек, был типичным символом неконтролируемого пьяницы, – управляемый богом виноделия Дионисом, он является в Грецию из Азии и доводит почтенных женщин до исступления. Причина, что примечательно, не только в моральной неустойчивости, обусловленной неумением сдерживаться, но также в неспособности отказаться от вина человека, не привыкшего к хорошим урожаям, низким пропорциям разведения и цивилизованному потреблению алкоголя вместе взятым. Например, Циклопа, одноглазого монстра, который терроризировал Одиссея и его людей, загнав их в пещеру, как овец, и каждый день поедая четверых, смогли одолеть только потому, что он слишком крепко спал, выпив неразбавленного вина. Римским мужьям и отцам разрешалось наказывать своих женщин за пьянство, так как считалось, что пьяная женщина с большей вероятностью потеряет контроль над собой и совершит прелюбодеяние – именно ради этого она и пила [13] . Эти два совершенно разных примера занимают две позиции в круге идей, касающихся пьянства, где потребление алкоголя женщинами было неумеренным, так как пьяная женщина осознанно теряла моральные устои, тогда как мужчины пили для удовольствия и тем самым демонстрировали способность к самоконтролю. Среднее положение занимали персонажи вроде Антония, опьяненного чужеземными женщинами, Клеопатры (также любительницы выпить
13
Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. II; Авл Геллий. Аттические ночи. X. 23.
В мире «Игры престолов» есть несколько групп, которые антропологи назвали бы «другими», исходя из предположения, что термины «мы» или «похожие на нас» можно применить к Семи Королевствам. Здесь, несомненно, возникает несколько очевидных проблем: королевства не похожи друг на друга, и в то время как цен тральные южные обладают отчетливым сходством, Север и Дорн на юге заметно отчуждены от центрального региона Королевской Гавани. На Севере, например, веруют в Старых Богов, в то время как в Дорне существует практика наследования престола по праву первородства, независимо от пола. Но в Семи Королевствах хотя бы говорят на одном – общем – языке, придерживаются системы феодального правления, единой валюты и трона. За пределами Вестероса, однако, находится огромный мир, где люди ведут себя, на взгляд вестеросцев, так необычно и вызывающе, что могут классифицироваться как «не мы». Таким образом, мы видим, что «другие» – это плоский, упрощающий ярлык, и он ничего не говорит нам о тех, на кого его навешивают.
Прежде чем мы вернемся к вину, приведу один пример. Из всех великих домов наибольшее внимание сельскому хозяйству уделяют Тиреллы из Хайгардена. Их королевство – рай на земле, отличающийся красотой и изобилием. Девиз «Вырастая – крепнем» отлично им подходит. У Тиреллов есть два заклятых врага: Мартеллы из Дорна и Грейджои с Железных островов. Эти два дома не похожи друг на друга. Мартеллы, бесспорно, так же, как и Тиреллы, живут в изобилии. Они также наслаждаются едой, хорошим вином и погодой, и девиз Мартеллов «Непреклонные, несгибаемые, несдающиеся» выражает ту же идеологию процветания и жизнестойкости. Эти девизы в каком-то смысле вариации на одну и ту же тему. Грейджои, однако, – совсем другая история. Они живут на другом конце мира, на каменистом севере, на негостеприимных бесплодных островах. В отличие от Тиреллов, они существуют за счет кораблестроения и пиратства. И девиз Грейджоев утверждает противоположное: «Мы не сеем», – с вызовом провозглашают они всем домам, занимающимся земледелием. Это не относится к Старкам, которые находятся с ними в тех же отношениях, что и Дорн с Хайгарденом. Для Тиреллов Дорн – конкурент, но Грейджои – определенно угроза.
Таким же образом цивилизованные города Востока представляют собой вариации на тему Вестероса, что очень важно, поскольку имено там Дейенерис будет учиться управлять государством. С этой точки зрения другие, будь это одичалые за Стеной или рабовладельцы из Вольных городов, – нецивилизованные. Дотракийцы – кочевой народ, живущий в Эссосе, славящийся своей яростью и жестокостью в битвах, а также суеверной боязнью моря, – единственного, что отделяет их от берегов Вестероса. Но это вот-вот изменится, так как Дейенерис Таргариен выходит замуж за их вождя, кхала Дрого, в обмен на помощь в кампании ее брата Визериса по завоеванию Железного трона. Дотракийцы, созданные по подобию евроазиатских кочевых племен, таких как гунны или монголы, также занимаются укрощением лошадей. Так как лошади использовались исключительно в боях и набегах, а разводить, содержать и тренировать их было слишком дорого, возможность владеть лошадью или приручать ее была признаком достатка и статуса. В Риме, например, эквиты отличались тем, что держали лошадь за счет государства и таким образом представляли собой традиционную римскую кавалерию (позднее их сменили иностранцы, особенно галлы и нумидийцы, – они были лучше обучены и экипированы). В «Илиаде» предводитель троянцев Гектор зовется укротителем коней, а его похороны, как и похороны кхала Дрого, знаменуют собой конец определенного этапа войны.
Мы знакомимся с дотракийцами на свадьбе Дейенерис, и смотрим на них ее глазами – глазами испуганной вестеросской девушки. Подобно пирам в Вестеросе, на этой свадьбе сохраняется социальная иерархия: кхал и его невеста расположились на вершине земляной насыпи, ниже – важные гости, еще ниже – остальные дотракийцы. Визерис захлебывается желчью, восседая ниже сестры, несмотря на то что его место считается почетным. Так же как на пирах и свадьбах в Вестеросе, принятию пищи уделяется особое внимание: сначала едят Дрого и Дейенерис, что также оскорбляет Визериса. Сама Дени слишком нервничает, чтобы есть, и тактично отказывается от щедрых подношений: «Дымящиеся куски мяса, черные толстые сосиски, кровяные дотракийские пироги, а потом фрукты и отвары сладких трав, тонкие лакомства из кухонь Пентоса» (ИП). Несмотря на большое событие, праздничные яства выглядят немного более экзотическими версиями блюд, предлагаемых в тавернах, а тот факт, что некоторые из них приготовили на кухнях Пентоса, подчеркивает, что еда была не только сытной, но и знакомой. Таким образом, читатель понимает, что Дейнерис благородна и воспитанна по сравнению с человеком, за которого выходит замуж. Дотракийцы привыкли праздновать по-другому: «Они обжирались зажаренной на меду и с перцем кониной, напивались до беспамятства перебродившим конским молоком и тонкими винами Иллирио, обменивались грубыми шутками над кострами» (ИП).
В этом вся суть дотракийцев: они утоляют голод кониной и кумысом, напиваются чужим вином, плюются ругательствами и не способны понять и оценить деликатесы, подаваемые выше. Они абсолютно чужие: говорят на другом языке, едят другое мясо и с радостью предаются пьяным забавам. Вершиной всех этих бесчинств для Дейенерис становятся сексуальная раскрепощенность и воспевание жестокости. Дотракийцы сношаются прилюдно под открытым небом и дерутся друг с другом насмерть из-за пустяка. На деле они кажутся девушке «зверями в человеческом обличье, а не настоящими людьми».
Дейенерис вскоре осознает свою ошибку и проникается любовью к своему новому народу, но испытывает первобытный страх перед этими грубыми мужчинами и женщинами, главной чертой которых является единство с природой, особенно с лошадьми, что переплетается с одним из самых известных античных мифологических сюжетов – кентравромахией, битвой с кентаврами. Эта история началась со свадьбы Пирифоя и Гипподамии (ее имя означает «правящая лошадьми»). Кентавры, мифические существа, наполовину люди, наполовину кони, были приглашены на праздник. Они быстро опьянели и начали бесчинствовать. Некоторые версии этой истории объясняют поведение кентавров,
Кентавр побеждает лапифа, 447–433 до н. э. Южная метопа Парфенона. Лондон, Британский музей
Пиры и казни
Противовесом сдержанности в политике и идеологии являлась тирания, представление о которой в те времена совершенно не соответствовало нынешнему. Двумя главными признаками, свойственными тирании во времена Античности, были беззаконие и самодержавие, но они не всегда присутствовали одновременно. Тираны не всегда были олицетворением зла или плохими правителями, даже если приходили к власти путем государственного переворота или захвата. Например, император Октавиан Август, один из самых компетентных властителей эпохи Античности, технически считается тираном: он получил власть после гражданской войны и правил Римом в той или иной степени незаконно. Однако его долгое и успешное руководство государством, а также особый стиль правления – железный кулак в шелковой перчатке – способствовали тому, что мало кто называл императора тираном после его смерти и еще меньше это говорили ему в лицо (хотя некоторые писатели замечали, что Август начал демонстрировать сдержанность вкупе с грамотным управлением лишь после смерти своих многочисленных оппонентов). Другим повезло меньше, и Рим стал символом тирании как власти, лишающей граждан свобод. Это расплывчатое определение означало, что практически любой политический лидер мог быть назван тираном, и греки с римлянами не жалели речей (ни одна из них не была лестной), чтобы рассказать о произволе и ошибках тирании. Читателям и зрителям «Игры престолов» это знакомо: тиран не был способен на самоограничение: он распутничал, прелюбодействовал, состоял в кровосмесительной связи с матерью или сестрой, преследовал благовоспитанных юношей; он был жесток и непочтителен, не придавал значения справедливости, порядку и состраданию; он был своенравным, кровожадным и вероломным даже по отношению к родным. Такой характер проявлялся с юных лет: склонность к жестокости (император Домициан в детстве якобы любил ловить мух и отрывать им лапки одну за другой), обжорству, а особенно – к пьянству с вытекающими отсюда грубостью и потерей самоконтроля, как говорилось выше. Мужчины, которым свойственны эти черты, ужасны, женщины – ужасны вдвойне. Например, египетскую царицу Клеопатру, жену Цезаря и любовницу Марка Антония, в Риме ненавидели, особенно молодой Август, который видел в ней прямую угрозу его праву на трон и стабильности империи. Когда пришло время, он объявил войну ей и ее соправителю, бастарду Цезаря. Август описывал Клеопатру как сумасшедшую, подлую, окруженную евнухами, поклоняющуюся ужасным богам и, самое главное, пропитанную вином женщину; за исключением ужасных богов, все это можно отнести к Серсее Ланнистер, чья зависимость от вина растет по мере погружения в роль королевы-регента (это же добавляет ей сходства с мужем, бывшим королем, которого она так ненавидела).
Изображение пиров – отличный способ показать тиранию по двум причинам. Во-первых, пища – это то, что всем понятно. Считается дурным тоном слишком много есть и разбрасываться едой, в то время как другие люди голодают, и не следовать этому правилу – бесчеловечно. Возможно, самый богатый пир в «Игре престолов» был на свадьбе Джоффри Баратеона и Маргери Тирелл – событие, которое фанаты назвали Пурпурной свадьбой (по аналогии с Красной свадьбой, к которой мы вернемся позже). Пурпурная свадьба отличилась огромным размахом. В то время как Королевская Гавань голодает, на празднике подают семьдесят семь блюд: грибы, выпечку, форель, пряных крабов, рубленую баранину, рыбные пироги, куропаток, лебедей, кровяную колбасу и в завершение – свадебный пирог, который жених и невеста должны надломить вместе и выпустить из него голубей – символ жизни, – блюдо, напрямую заимствованное из римского меню [14] . И это только те блюда, о которых нам довелось услышать, прочие остались неупомянутыми из-за веселого спора Джоффри с дядей и последующего отравления.
14
«Было внесено огромное блюдо, на котором лежал изрядной величины вепрь с шапкой на голове, державший в зубах две корзиночки из пальмовых веток: одну с карийскими, другую с фиванскими финиками. Вокруг кабана лежали поросята из пирожного теста, будто присосавшись к вымени, что должно было изображать супорось; поросята предназначались в подарок нам. Рассечь кабана ‹…› огромный бородач в тиковом охотничьем плаще, с обмотками на ногах. Вытащив охотничий нож, он с силой ткнул кабана в бок, и из разреза выпорхнула стая дроздов» (Петроний. Сатирикон. Пер. В. Амфитеатрова-Кадашева).
Тирион Ланнистер, которому не повезло быть ответственным за организацию свадьбы, тратит много времени, пытаясь снизить расходы на развлечения, но его попытки, очевидно, ни к чему не приводят. Он это понимает, как понимает и разницу между тем, что видят люди и что действительно происходит в королевских покоях, вход в которые для большинства простолюдинов закрыт. Когда король и новая королева покидают септу, люди радуются за них, а в особенности за Маргери, за чей счет кормился город: «С нею с юга по Дороге Роз пришло хайгарденское изобилие» (БМ). К десятой смене блюд (а может, и позже) Тирион прекрасно понимает, что изобилие на пиру противоположно ситуации в городе: «А в городе между тем полно голодных детей и мужчин, готовых убить за корешок хрена. Если бы они видели нас теперь, их любовь к Тиреллам сильно бы поубавилась» (БМ). Тиреллы могут прикрываться щедрой свадьбой и миловидностью невесты, но причина, по которой люди могут поднять восстание, – непопулярность Джоффри, который превращается в абсолютного тирана: дитя инцеста, он испорченный и жестокий, тщеславный и капризный. В связи с этим на Пурпурной свадьбе удивительным образом совместились огромное количество еды и вина и публичные унижения со стороны Джоффри, направленные в основном на Тириона: рыцарский турнир карликов, после которого юный король потребовал от дяди поучаствовать в турнире верхом на свинье; когда тот отказался, Джоффри сделал Тириона своим виночерпием – роль, которая в греческой мифологии отводилась красивым мальчикам, а на исторических симпосиях – молодым рабам. Таким образом, свадьба становится извращенной формой античного симпосия с тираническими перегибами и уродством, тогда как симпосии отличались равенством, умеренностью и красотой.