Антициклон
Шрифт:
— Платона не провэдешь, — говорил Сеня Кацев. — Мы тут вторые сутки толчемся в духоте и тесноте, а его бригада преспокойненько пасется на крэветках и глосике.
Но дело тут было не в креветках и не в глосике. Потому что занятие это любительское и весь улов тут же пускался на камбуз. Уйдя в Тендру, Малыгин, как говорится, сразу убивал двух зайцев — уводил своих рыбаков подальше от злачных мест и всевозможных соблазнов, а главное, появись скумбрия, его бригада оказывалась ближе других к рыбе.
В Хлебной гавани уже несколько суток подряд стоял дым коромыслом: встречи,
Диспетчер бегал по пирсам — кого-то уговаривал, другого просил, третьего грозился выставить из гавани.
Погожев с Осеевым поехали в город на переговорную, связались по телефону со своим городом. Слышимость была плохая. И связь то и дело прерывалась. Нервничали на том и другом конце провода. Они сообщили председателю о местонахождении колхозных судов, о невеселой промысловой обстановке. О случае с баркасом умолчали. Хотя знали, что слух об этом в конце концов все равно дойдет до председателя. Возможно, они сами скажут ему об этом. Но только потом, после путины. Если улов будет хорошим, им все скостят. А если плохим, то — семь бед — один ответ.
— С болгарами поддерживайте связь, — наставлял их по телефону Гордей Иванович. — Завтра возвращается из командировки Селенин, и я сразу же направлю его к вам на помощь...
— В чем помогать-то, — вешая трубку, хмыкнул Осеев и пожал плечами. — Разве что кумань доедать...
Возвращались с переговорной пешком. Чтоб поразмять ноги. Шли не спеша, глазея на витрины магазинов и театральные афиши.
— В театр бы сходить, — вздохнул Осеев мечтательно. — Сколько раз доводилось стоять в Одессе, а в театре так и не бывал. Только внешне и видишь его, когда по Одессе мотаешься. А говорят, вся прелесть внутри.
— А что, это мысль! — подхватил Погожев. — Давай сегодня же вечером и организуем поход в театр. Культурно-массовые денежки у нас до сих пор не тронуты.
— А часто мы их трогаем? — хмыкнул Осеев.
— Ну и плохо.
— Конечно, плохо, — согласился Осеев. — Только вот помотаешься с нами по путинам, сам убедишься, что использовать их по назначению — дело не простое.
— Ну, а сейчас что нам мешает?
— Вот и давай действуй, Андрюха, — сказал Осеев. — Это ведь по твоей части, как заведующего клубом. Я, например, за театр двумя руками голосую.
На причале Погожев обошел все свои сейнера, весело покрикивая:
— Ну, братцы, кто в театр? Налетай записываться, сейчас за билетами посылать буду.
Потом вручил радисту деньги и бодро скомандовал:
— Жми, Володя, прямо в кассу театра. Туда и обратно на такси. Да смотри, чтоб места были приличные.
Погожев был доволен: видишь ли, «столько раз доводилось стоять в Одессе, а в театре так и не был», — вспомнил он слова Виктора. «Ничего-о-о, сегодня побываете. Сегодня я вас познакомлю с товарищем «Евгением Онегиным». И даже замурлыкал себе под нос: «Что день грядущий мне готовит...»
Но «грядущее» рушило все его планы с театром — Климов вернулся без билетов.
— За неделю
Приодетые, выбритые, кое-кто даже при галстуках, толпились рыбаки на палубе осеевского сейнера, не зная, что им делать дальше.
— Теперь стоим вот как дураки, такие выбритые и чистенькие, даже самим противно! — рассмеялся Осеев.
Но Погожеву было не до смеха. Взбудоражил людей, наобещал, а получился пшик. Позвонить бы вначале надо было в театр, разузнать о билетах.
— Может, в кинуху махнем? — предложил Климов, явно только чтоб выручить Погожева. — На Бессарабке идет мировой фильм. Про любовь.
— Тоже мне, организаторы, — бубнил Торбущенко. — Сейчас отдаю швартовы и двигаю в Тендру. Кино и там посмотрю, если захочется. По телевизору.
— Вижу, свадьба не состоится, — вздохнул Осеев. — Да и настроения уже нет. Особенно после такого убедительного выступления Торбущенко... Эх, обленились мы, братцы, испохабились. Пошли, Андрей Георгич, в каюту. На сон грядущий пару партий в шахматы сгоняем.
— Во, теперь во всем виноват Торбущенко, — рассерженно заклокотал Костя. — Сами завалили театр, а я виноват...
Погожев думал о другом, о брошенной Осеевым фразе. Почему «обленились»? Эти люди так вкалывают на лову, что дух захватывает. И в шторм, и в зной, и в холод. Лишь бы рыба была...
Потом, лежа в постели, они с кэпбригом допоздна говорили об этом. В иллюминатор смотрела черно-синяя морская ночь, в расплывчатых желто-грязных пятнах портовых огней. По надстройке шуршал теплый летний дождик. Свет в каюте был погашен.
— Может, и к лучшему, что не пошли в кино. А то бы на обратном пути вымокли, — сказал Погожев.
— Вот и ты нашел оправдание, — фыркнул Осеев. — Разве мы так мокнем под ледяными брызгами на тюлечной путине в Азовском море? Или на хамсовой — в Керченском проливе!..
— Сравнил. То — работа. А это — отдых. Отдых должен доставлять эстетическое наслаждение.
— Не спорю. Только дело не в этом.
— Тогда в чем же? — спросил Погожев и представил, как внизу на диване Виктор в ответ пожал плечами.
— Дома, — продолжал Погожев, — все срывы клубной работы мы списываем за счет того, что рыбаки редко бывают наедине с семьями. И в дни передышек им надо дать наверстать упущенное...
Погожев чувствовал, что его философствование начинало походить на оправдание не таких уж редких завалов клубной работы. Чувствовал, но уже не мог остановиться. Видимо, потому, что дело было не только в нем. «А в ком же еще? Или в чем?»
— Согласен, — сказал он, помолчав, — некоторые наши клубные вечера не интересны. Но не все же! Помнишь, прошлым летом, в День рыбака устраивали выезд в лес? Как все ратовали за эту поездку! А в итоге и половины записавшихся не собралось. Автобусы шли полупустыми. Было стыдно перед шоферами... А встречи со знатными людьми. Где ты еще с ними можешь встретиться?