Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала

Назаров Олег

Тисо предпочёл, естественно, второй вариант, но для его осуществления требовалось формальное согласие словацкого сейма, чтобы акция выглядела законной в глазах мировой общественности. Собравшийся 14 марта сейм, поставленный перед альтернативой — оккупация или самостоятельность, единогласно проголосовал за второе, хотя это вовсе не означало, что все депутаты являлись искренними сторонниками принятого решения. В сложившейся ситуации оно скорее являлось вынужденным: большинство сейма тогда стояло на платформе автономизма, а не последовательного сепаратизма. Таким образом, 14 марта было объявлено о создании самостоятельного, но фактически зависимого от Третьего рейха, Словацкого государства, которое позднее, по конституции, принятой летом 1939 г., получило наименование Словацкая республика^[46].

Нарком иностранных

дел СССР Максим Литвинов уже 15 марта в беседе с польским послом в СССР Вацлавом Гжибовским заявил, что «никакой независимости Словакия иметь не будет и что хозяйничать там будут исключительно немцы». Далее он добавил: «Мы твёрдо стоим на позиции самоопределения народов, но… с этим принципом не имеет ничего общего провозглашение независимости Словакии при известных нам обстоятельствах. Мы всегда были также за добровольное объединение малых народов, в особенности таких родственных по языку, культуре и истории, как чешский и словацкий. Отпадение Словакии мы рассматриваем как полное уничтожение её независимости и превращение её в марионеточное государство типа Мань- чжоу-Го. и мы, подобно Польше, не можем, конечно, радоваться усилению мощи Германии»^[47].

Посол Франции в Германии Роберт Кулондр в сообщении в Париж от 16 марта тоже считал, что с независимостью Словакии, обратившейся к фюреру с просьбой взять новоиспечённое государство под защиту рейха, покончено сразу же после провозглашения его независимости, и что «существовать самостоятельно она (Словакия. — В. М.) не может»^[48].

Случившееся застигло пражские власти врасплох. А в это время 200-тысячная немецкая армия уже стояла в боевой готовности на границах чешских земель, ожидая приказа о начале вторжения в них. 14 марта президент Ч-СР Эмиль Гаха и министр иностранных дел Франтишек Хвалковский были приглашены на беседу с Гитлером. Они прибыли в Берлин ночью, когда некоторые части вермахта уже начали переходить чехословацкие границы. Фюрер предъявил Гахе жёсткий ультиматум: дать немедленное согласие на оккупацию оставшейся части страны Германией, на создание протектората Богемия и Моравия и его включение в состав Третьего рейха; в противном случае — слом возможного чешского вооружённого сопротивления значительно превосходившей по силе немецкой армией, напрасное массовое кровопролитие, бомбёжки и уничтожение Праги. Сломленный и униженный, пребывавший в глубокой депрессии Гаха подписал ультиматум, согласно которому «преисполненное доверия» к фюреру чешское правительство вручало судьбу Богемии и Моравии в его руки. Одновременно Гаха позвонил в Прагу и отдал приказ по армии не оказывать сопротивления германским оккупационным войскам.

15 марта в 9 часов утра их первые моторизованные подразделения вступили в Прагу^[49]. В 19.15 того же дня Гитлер в колонне автомобилей и бронетранспортёров прибыл в столицу Чехо–Словакии. Несколько позже, в 19.30 специальным поездом из Берлина приехал и Гаха. Его ожидал на вокзале немецкий комендант оккупированного города генерал–майор барон Эккарт фон Габленц с почётным караулом вермахта. Охрану Града (Пражского кремля) уже несли эсэсовцы. 16 марта Гитлер принял Гаху. Аудиенция длилась примерно полчаса. Предварительно ему было вручено решение фюрера об образовании протектората на оккупированных чешских землях. Этим односторонним актом правительство Чехо–Словакии становилось правительством протектората^[50].

Шестидесятилетний Гаха, по профессии юрист, вынужденный под угрозой применения силы уступить, выбрал, как он тогда считал, из двух зол меньшее, полагая, что чешское правительство и чешские власти станут играть роль некоего «буфера» между оккупантами и чешским народом и смогут таким образом ослабить многие негативные последствия оккупации и нацистской политики. Хотя большинство чешского народа было настроено антифашистски и внутренне не приняло оккупацию, значительная часть общества поняла и признала вынужденность поступка Гахи, во всяком случае, резко не осуждала его.

В то же время часть чехов заняла остро критические позиции, расценив деятельность президента как коллаборационизм. Каковы бы ни были субъективные намерения Гахи и его окружения, но выполнение гитлеровского ультиматума оскорбляло национально–патриотические чувства чехов, на первых порах рождало пессимизм и подрывало веру в возможность действенного сопротивления

оккупантам. Корреспондент ТАСС Д. Д. Монин, находившийся 15 марта в Праге, так описывал встречу немецких оккупантов её жителями: «Все население Праги было 15 марта на улицах, но встречало германские войска злобно, с антифашистскими лозунгами, поднятыми вверх кулаками, часто — возгласами “Рот фронт”. Весь город был украшен чешскими национальными флагами, а не германскими фашистскими. В Праге 15 марта было расстреляно на месте 6 человек, открыто выражавших своё возмущение оккупацией». Случаи открытого возмущения, по сообщению корреспондента, имели место также в городах Моравска Острава, Кладно, Брно^[51].

Но налицо было и другое: безропотное подчинение оккупантам, чему удивлялся даже начальник Верховного командования вермахта Вильгельм Кейтель: «Мы входили в город и видели всех солдат запертыми в казармы и разоружёнными. Начальники стояли у входа, передавали нам ключи, козыряли, говоря “zum Befehl”. Для нас, военных, это зрелище было непостижимо»^[52].

По некоторым данным, в результате оккупации чешских земель Германия захватила 1582 самолёта, 501 зенитное орудие, 2175 пушек, 785 миномётов, 43976 пулемётов, 469 танков, свыше 1 млн винтовок, 114 тысяч пистолетов, 1 млрд патронов, 3 млн снарядов и другие виды военной техники и снаряжения, достаточные для вооружения 40 немецких дивизий^[53].

Третья составная часть послемюнхенской Чехо–Словакии, Подкарпатская Русь, тоже провозгласившая 15 марта свою независимость, сразу вслед за этим с согласия Гитлера была оккупирована венгерскими войсками и включена в состав Венгрии^[54].

Так с политической карты Европы исчезло просуществовавшее два десятилетия Чехословацкое государство. Мир был шокирован наглостью и очередным вероломством гитлеровской Германии, не в первый раз показавшей, что международные соглашения для неё являются не более чем пустой бумажкой. «Германия продолжает оставаться страной, где любой документ — “клочок бумаги”»^[55], — писал Р. Кулондр в МИД Франции 16 марта.

Мировая общественность получила убедительное доказательство того, что попустительство агрессору ведёт не к миру в Европе, а к развязыванию новой войны. Реакция СССР, Англии, Франции, США на уничтожение Чехо–Словакии по сути была однозначно негативной, осуждающей агрессию Германии, но по форме — разной. СССР фактически уже 15 марта, т. е. в день оккупации чешских земель и вступления немецких войск в Прагу, выступил с осуждением ликвидации Чехословацкого государства. В газете «Правда» за подписью «Обозреватель» появилась статья «Новый акт агрессии в Центральной Европе», написанная, очевидно, на основе ночных сообщений телеграфных агентств о начале оккупации чешских земель. В ней подчёркивалось: «Цель этого очередного агрессивного акта — окончательно ликвидировать чехословацкое государство, раздробить его, превратить в придаток “Третьей империи”. Новый акт агрессии германского фашизма сразу опрокинул послемюнхенское “равновесие” в Центральной и Юго–Восточной Европе, которым так восхищались лондонские и парижские “миротворцы”. Новый акт агрессии делает и без того напряжённое положение в Центральной Европе ещё менее устойчивым, ещё более чреватым новыми конфликтами и столкновениями»^[56].

16 марта немецкий посол Фридрих Вильгельм фон дер Шуленбург вручил председателю советского правительства Вячеславу Молотову ноту, в которой до сведения кремлёвского руководства доводилось «соглашение», подписанное в ночь на 15 марта в Берлине, говорилось о вступлении немецких войск на территорию чешских земель и установлении над ними германского протектората. В новой немецкой ноте от 17 марта содержался указ фюрера о статусе этой территории. Во вступительной части указа о Чехословакии говорилось как об искусственном государственном образовании, являвшемся очагом постоянного беспокойства, как о государстве, которое «доказало свою внутреннюю нежизнеспособность»^[57] и «подверглось фактическому распаду». Поэтому, дескать, «германская империя решила вмешаться категорическим образом в целях восстановления основ разумного порядка в Центральной Европе»^[58]. Согласно сообщению советского генконсула в Праге Владимира Яковлева в НКИД Протекторат Богемия и Моравия занимал площадь 49 362 кв. км и имел 6,8 млн населения^[59].