Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала
Шрифт:
Тем не менее официальное осуждение Англией, Францией и США гитлеровской агрессии против Чехо–Словакии диктовало и определённую линию их поведения в некоторых вопросах, в частности, в отношении находившихся на их территории чехо–словацких дипломатических представительств. Полпреды Ч-СР в Париже и Лондоне отказались повиноваться приказам властей протектората и с согласия соответствующих правительств сохранили свои посты. Чехословацкий посол в Вашингтоне полковник Владимир Гурбан, который после Мюнхена находился здесь на положении частного лица, ещё днём 15 марта уведомил правительство США, что он остаётся на посту посла республики и отказывается сдать дипломатические полномочия германским представителям. Вашингтон продолжал признавать Гурбана послом Чехословакии в США.
Продолжало действовать, хотя и не без трудностей, чехословацкое постпредство в Москве. 23 марта Фирлингер направил Литвинову ноту, в которой просил «принять
Примерно такая же позиция изложена наркомом в письме к советскому генконсулу в Праге Владимиру Яковлеву от 28 марта 1939 г.: «Я сказал Фирлингеру, что практического значения его заявление не имеет, ибо, не связанный ни со своей страной, ни со своим правительством, он не может разрешать с нами какие–либо дела, но что, поскольку он хочет оставаться представителем какого–то символического государства и правительства, мы его пока трогать не будем, а дальше видно будет. В затишье находится дипкорпус, который не знает, признавать ли впредь Фирлингера дипломатом или игнорировать его. Поступит дипкорпус, вероятно, в соответствии с указанием своих правительств»[80]. В дальнейшем немногочисленная чехословацкая миссия в Москве «с молчаливого согласия» НКИД занималась преимущественно делами бывших граждан Ч-СР, оказавшихся по той или иной причине на территории СССР. Своё существование она прекратила в декабре 1939 г., то есть уже после решения Москвы признать Словацкое государство де–юре и установить с ним дипломатические отношения. Тогда же Фирлингер покинул СССР, несмотря на полученное им предложение НКИД остаться здесь на положении частного лица, с чем согласен был и Бенеш[81].
Позиция СССР по чехо–словацкому вопросу летом 1939 г. может быть понята только в контексте событий в Европе и советской внешнеполитической деятельности той поры. Она была нацелена, с одной стороны, на соглашение с западными державами, а с другой, не упускалась из вида и возможность (в случае невозможности договориться с ними) сближения с Германией. Если неуспех англо–франко–советских переговоров имел следствием осторожность СССР в подходе к чехо–словацкому вопросу, то надежда на возможность договориться с Западом, наоборот, вела к положительным оценкам в этом вопросе. Но надежды на успех переговоров не оправдались. Резкое изменение советского внешнеполитического курса, явственно обозначившееся к концу второй декады августа 1939 г., повлекло за собой и корректировку позиций СССР в чехо–словацком вопросе. 18 августа Фирлингер в ответ на вопрос Бенеша об отношении СССР к Словакии уже отвечал: «.трудно сегодня на этот вопрос ответить ясно и определённо. Ситуация меняется каждую секунду»[82]. После заключения советско–германского договора о ненападении 23 августа 1939 г.[83] чехо–словацкий вопрос для СССР стал частью его новой внешнеполитической стратегии.
В книге «Современная война как социальный кризис», вышедшей в Лондоне в 1940 г., Фирлингер оценивал позицию СССР в августе 1939 г. так: «Советский Союз счёл за правильное перейти к собственной самостоятельной политике»[84]. Сразу после заключения пакта Фирлингер смотрел на него хотя и с оттенком некоторого недоумения, но сдержанно. В своём сообщении Бенешу 26 августа он писал, что не ожидал «столь радикального ответа Москвы на непрестанные проволочки и закулисные переговоры западных держав», из–за которых «переговоры зашли в тупик», и что «обвинять сегодня Москву в предательстве, по меньшей мере, чрезмерно». В то же время он предполагал, что пакт «вызовет среди наших людей панику», что официальные комментарии советской печати «будут не поняты нашей общественностью», поскольку «пакт внешне выглядит как договор о действительной дружбе и политическом сотрудничестве». «Тем не менее, — считал Фирлингер, — мы должны подождать, прежде чем сможем судить о его действительном значении и содержании». «Надеюсь, — заканчивалось письмо, — что Вы смотрите на события, как и я, и что не следует оценивать их как трагические. Наоборот, я полагаю, что они могут существенно ускорить европейское развитие»[85].
ПОЛЬША ВЕСНОЙ И ЛЕТОМ 1939 г.
Дмитрий
Режим «санации» в Польше накануне войны
В межвоенной Польше, как и в большинстве молодых государств Центральной и Восточной Европы, образовавшихся после Первой мировой войны на обломках бывших империй, первоначально был установлен относительно демократический, парламентский режим, который, однако, вскоре столкнулся с серьёзными трудностями. Либеральная конституция 1921 г., закрепившая ведущую роль парламента в политической системе новой Польши, быстро продемонстрировала свою низкую эффективность и неспособность быть инструментом разрешения усиливавшихся в обществе социальных и национальных конфликтов, а насилие с первых дней существования II Речи Посполитой[86] стало частью политического процесса — всего через пять дней после своего избрания на пост главы государства в конце 1922 г. правыми радикалами был убит первый президент Польши Габриэль Нарутович[87].
Уже в 1926 г. маршал Юзеф Пилсудский[88], в 1918 г. сыгравший ведущую роль в процессе восстановления польской независимой государственности, стал во главе так называемого майского переворота (zamach majowy) — правоконсервативного военного мятежа, направленного против нестабильного и коррумпированного правительства. После переворота в стране были существенно ограничены демократические права и свободы, а парламент, где вскоре стал доминировать Беспартийный блок сотрудничества с правительством (Bezpartyjny Blok Wspolpracy z Rzadem), утратил своё прежнее значение. Во главе государства фактически встал Пилсудский, занявший пост председателя Совета министров, и лично преданные ему офицеры консервативных политических взглядов. Новое правительство взяло курс на подавление свободы слова и собраний, борьбу с политической оппозицией и национальными движениями украинцев, белорусов, литовцев и евреев[89], составлявших значительную часть польских граждан[90].
Идеологи нового режима, получившего название санация (sanacja от лат. sanatio — оздоровление), предлагали польскому большинству сплотиться вокруг сильной и централизованной власти, которая единственная «могла навести в стране порядок и дать отпор коммунизму и немецкому реваншизму». В апреле 1935 г. в стране была принята новая конституция, закрепившая авторитарный характер государства, который отныне предлагалось строить на принципах корпоративизма. Последовавшая спустя всего месяц смерть фактического главы государства маршала Пилсудского привела к началу кризиса режима санации. Он продолжался до крушения Польши в сентябре 1939 г. и оказывал влияние на позицию страны в ходе напряжённых дипломатических переговоров, проходивших в предвоенные месяцы 1939 г.[91]
После смерти Пилсудского во главе режима санации уже не стоял единый лидер, обладавший непререкаемым авторитетом, каким при жизни пользовался маршал. Страну возглавил своеобразный «триумвират», состоявший из преемника Пилсудского на посту генерального инспектора вооружённых сил маршала Эдварда Рыдз–Смиглы, президента Польши Игнация Мосцицкого и влиятельного главы МИД Юзефа Бека. Несмотря на внешнее единство наследников Пилсудского, режим санации в 1936-1939 гг. раздирали противоречия, что позволило ряду польских исследователей даже говорить о расколе санации на три фракции[92]: так называемую «замковую группу» президента страны, стремившегося насколько это было возможно законсервировать существовавший политический режим; более националистическую фракцию маршала Рыдз- Смиглы; так называемую «левую санацию», чей лидер Валерий Славек, один из ближайших сподвижников Пилсудского, предлагал прийти к компромиссу с оппозиционными группами в парламенте. В результате внутренней борьбы лидерство осталось за конкурирующими группами Мосцицкого и Рыдз–Смиглы, а Славек был отстранён от власти и в начале 1939 г. покончил с собой.
В 1937 г. на смену Беспартийному блоку сотрудничества с правительством в качестве главной институциональной опоры политического режима пришёл созданный Рыдз–Смиглы Лагерь национального объединения (Oboz Zjednoczenia Narodowego). Новая проправительственная партия была значительно более идеологизированной, авторитарной, националистичной и клерикальной, чем её предшественница. Жёсткий централизм OZN сочетался с попытками создать политический культ Рыдз–Смиглы в качестве нового «отца нации». Усиливались милитаризация общества и давление на национальные меньшинства, закрывались украинские и белорусские школы, газеты на национальных языках, преследовались интеллигенция и политические активисты, которых направляли в концентрационный лагерь в Берёзе–Картузской, начавший свою работу ещё при Пилсудском[93].