Антисоветский роман
Шрифт:
Второго января, немного ободрившись, Мила отправила ему телеграмму: «Наилучшие новогодние пожелания моему дорогому кельту, люблю его преданно, верю, жду нашего счастья, тоскую по тебе, целую. Мила».
Мервин решил, что можно рискнуть и написать новую книгу о Советском Союзе, поскольку Мила, по всей видимости, была в безопасности и после увольнения из Института марксизма-ленинизма, что произошло четыре года назад, на нее больше не оказывали никакого давления. Книга могла бы оживить академическую карьеру Мервина. Во всяком случае, идея новой книги воодушевила Мервина, и, немного отдохнув в Марокко, в Турции и на Балканах, он занялся поисками денег.
Вместе с тем Мервин и
Вскоре нашлась и финансовая поддержка для издания книги. Колумбийский университет в Нью-Йорке предложил моему отцу сотрудничество сроком на три месяца. Мервин был вне себя от радости — он сможет отвлечься от перенесенных в Лондоне разочарований. Кроме того, поскольку на Манхэттене находилась штаб-квартира ООН, у него появлялось совершенно новое поле деятельности.
Глава 13
Исход
Жить не по лжи!
На рассвете 20 апреля 1969 года Мервин прибыл в Нью-Йорк, желтое такси доставило его к отелю «Мастер» на Риверсайд-драйв, где он снял большой, но мрачноватый номер. Однако прежде всего Мервина интересовала телефонная связь, поэтому он сразу спустился вниз и поговорил с пожилой телефонисткой по имени Грейс. Она заверила его, что он сможет разговаривать отсюда с Москвой. Успокоившись, Мервин вышел на улицу и на 99 центов позавтракал в дешевой закусочной.
Следующая неделя принесла важные новости — Дерек прислал ему маленькую вырезку из газеты «Гардиан»: «Вчера Министерство иностранных дело запросило советского посла мистера Смирновского, может ли он подтвердить, что Джералд Брук, тридцати лет, преподаватель, отбывающий в России пятилетний тюремный срок за подрывную деятельность, снова предстанет перед судом по обвинению в шпионаже…» Брука должны были выпустить на свободу в апреле 1970 года; а Крогерам из назначенного им срока заключения оставалось еще больше 10 лет. В «Известиях» еще в 1967 году высказывалось предположение, что Брука могут снова судить, обвинив в шпионаже. И теперешний запрос советскому послу означал, что слухи были обоснованными. Но как отреагирует на новый шантаж Москвы правительство Вильсона, оставалось по-прежнему непонятным.
Мервин написал У Тану, генеральному секретарю ООН, и послал две возмущенные статьи в газету русских эмигрантов «Новое русское слово». Как и договорились заранее, каждую неделю они с Дереком обменивались длинными письмами и аудиозаписями, а телефоном, из-за дороговизны, пользовались только в исключительных случаях.
Шестнадцатого июня в «Таймс» появились новые сведения о Бруке: «Представитель Форин-офиса заявил, что переговоры по делу мистера Брука (не обязательно в связи с обменом на Крогеров) продолжаются. По-видимому, дело остается в прежнем положении. Однако вчера тот же представитель опроверг слухи о том, что визит в Британию господина Вольфганга Фогеля, восточногерманского адвоката, имеет какое-либо отношение к обмену». Если в деле участвует Фогель, рассудил Мервин, значит, определенно что-то затевается.
Он отправил в Форин-офис лаконичные телеграммы. «Обмен Брука-Крогера
Восемнадцатого июня он дополнительно послал письмо:
Уважаемый Браймлоу [sic], мне только что стало известно, что вы рассматриваете возможность обмена Брука на Крогеров. Мы оба, Дерек Дисон и я, ожидаем, что в этот обмен будут включены наши многострадальные невесты… Ужасные события 1964 года все еще свежи в моей памяти, и моя цель — не позволить Форин-офису делать новые ошибки за мой счет. Обмен Брук — Крогеры (без участия наших невест) будет еще одним грубым промахом с вашей стороны… По сути, мы требуем гарантий, что в дальнейший ход переговоров будут включены и наши невесты. В противном случае у нас не остается иного выбора, как предпринять любые меры, как публичного, так и частного характера, чтобы наши интересы после стольких печальных лет не были проигнорированы. Копии: премьер-министру и директору Интеллидженс-сервис.
Двадцатого июня 1969 года в кабинете министров прошли жаркие дебаты по поводу предлагаемого Советами обмена. Аргументами в пользу вызволения Брука из России были показания британского моряка Джона Уитерби, который отбывал в России короткий срок заключения и видел в тюрьме Брука; он подтвердил, что его здоровье сильно пошатнулось. Наконец поддался нажиму Гарольд Вильсон, хотя с самого возникновения идеи об обмене в 1965 году он был категорически против. Возможно, он вспомнил молодого валлийца, того, кто пытался поговорить с ним в Москве и в Лондоне. Но, скорее всего, он хотел, чтобы закончилась эта бесконечная сага о Бруке, а участие в деле советских невест помогло бы успокоить прессу, иначе журналисты не преминули бы обрушиться на правительство с обвинениями в уступке советскому шантажу. Кабинет дал официальное разрешение на обмен по соображениям гуманности. После этого должны были немедленно начаться переговоры с советской стороной. Наконец-то бездушный «джаггернаут истории», о котором с такой горечью писала Мила, изменил свой курс.
Двадцатого июля 1969 года, в тот самый день, когда Мервин возвратился из Нью-Йорка домой, американский астронавт Нил Армстронг спустился по трапу корабля «Аполлон-11» и ступил на лунную поверхность. «Мы с тобой на разных планетах, — писала Мила Мервину в 1964 году, в первый день их разлуки. — Мне так же трудно долететь до тебя, как до Луны». Но вот человек долетел до Луны — и внезапно показалось, что мечта Милы выехать из Советского Союза и соединиться с Мервином вовсе не такая уж несбыточная.
Мервина вызвали в Форин-офис. Сначала сэр Томас Браймлоу не желал признавать, что Мервин в конце концов добился своего. Дело Мервина и Милы, говорил он, крайне осложняло переговоры, и русские хотели исключить его из соглашения об обмене. Неутомимая кампания Мервина определенно препятствовала благополучному решению его дела, и участникам переговоров с британской стороны стоило огромных трудов уговорить Советы преодолеть их раздражение от этого назойливого овода, Мервина. Так или иначе, но они уступили, и Мервин сможет наконец получить визу в СССР, как только будут на свободе Крогеры. Мервин вернулся в Пимлико, не смея поверить этому обещанию. Из опасения пробудить в Миле обманчивые надежды он решил ничего ей не говорить.