Антистерва
Шрифт:
— Пейте. А то ведь правда зябко.
— Разве? А по-моему, тепло. — Он сделай глоток и отдал ей бутылку. — Вы на песок ложитесь, если зябко. Он теплый.
Лола легла на живот, всмотрелась в поблескивавшие в лунном свете песчинки.
— Здесь какой-то странный песок, — сказала она. — Блестит, и на песок не похож.
Я тоже заметил, — кивнул Иван, садясь рядом. — Днем еще. Это, похоже, не песок, а что-то вроде гальки. Только она мелкая очень, с рисовое зерно, не больше. И разноцветная. Я даже бирюзу видел, совсем
— Вы замечаете, когда красиво… — медленно проговорила Лола. — Удивительно!
— Почему удивительно? — не понял он.
— Просто я думала, космонавты другие, — объяснила она. — Вернее, я вообще как-то не думала…
— Что они бывают? — вспомнил он.
— Вы ведь военный?
— Раз космонавт, конечно, военный. Но вообще-то я обыкновенный инженер. Бортинженер.
— Ну, все-таки не обыкновенный, раз в космос летаете, — покачала головой Лола. — Там же, наверное, все по-другому.
— Все по-другому, — улыбнулся он.
— Вы бы рассказали что-нибудь, — попросила Лола.
— Например, что?
— Например, какая ракета. Или не ракета, а что сейчас летает, станция?
— Станция летает. Международная космическая. Она очень большая. Вы не сердитесь, — сказал он, наверное, заметив, что Лола поморщилась. — Это, и правда, первое, что замечаешь. Что она очень большая. Я во второй раз на американском шаттле летел, а в первый раз на «Союзе», почти двое суток. А «Союз» — это хоть и ракета, но на самом деле просто капсула. Как… Примерно как салон «Фольксвагена Жука», знаете такую машину? Мы в ней втроем сидели, как сардины в банке. Колени под подбородком, довольно неудобно, особенно когда через атмосферу проходишь и перегрузки сильные. Поэтому, как только прилетели, то сразу распрямились и ахнули: какая большая станция! Я с ней потом даже разговаривал, — вдруг добавил он. — Ну, это так уж… От невесомости.
— Почему от невесомости? — возразила Лола. — У меня в детстве был железный грузовик, игрушечный, конечно — я с ним всегда советовалась.
— И что он вам советовал?
Она снова почувствовала, что он улыбнулся, хотя и на этот раз смотрела не на него, а на крупный переливчатый песок.
На Кафирнигане, в детстве, песок был совсем другой — горячий, сухой, и пересыпался в ее ладонях так, как будто их кто-то гладил. Лола тогда могла пересыпать этот песок часами. И с тем песком она разговаривала тоже.
— Разное, — ответила она. — Грузовик был хороший советчик. Лучше только папа был, но его я не обо всем могла спрашивать, стеснялась. А грузовик обо всем.
Она повернула голову и быстро взглянула на Ивана. Слишком сентиментальный получался разговор, и непонятно было, как он к этому относится. Но понять это Лоле не удалось: он смотрел не на нее, а куда-то вперед — на море с почти растворившейся лунной дорожкой.
«Хотя ладно, — решила она. —
Неизвестно, мудрое утро ее ожидало или не очень, но оно уже наступало. Небо на востоке посветлело, луна поблекла. Был как раз тот час в самом начале рассвета, когда любое, даже чудесное балканское утро кажется не чудесным, а наоборот, унылым и тусклым.
— Интересно, во сколько ворота открывают? — спросила Лола.
— Да наверное, уже открыли. Я вас провожу. — Иван поднялся с песка. — Или вы, может быть… хотите вернуться?
— Не хочу. Спасибо за сердечное вино и заплыв. — И добавила, чуть-чуть передразнивая: — Это было красиво?
— Безусловно, — кивнул он. — Вам можно позвонить в Москве?
— Нет. Мне просто некуда будет звонить, — объяснила она, сообразив, что ответ прозвучал слишком резко, а он совсем не заслужил такой неожиданной резкости.
Она сказала чистую правду: ее телефон остался в номере. Лола засунула его под подушку, второпях забыв даже выключить, и там он, наверное, разрывался сейчас от звона.
— Тогда, может быть, вы мне позвоните? Куда вам номер записать? Только не говорите, что так запомните, — предупредил Иван. — Я знаю, зачем это говорят — сам говорил неоднократно. Лучше запишу.
— Вот сюда.
Лола открыла сумку, достала мятую обертку от жвачки, которая случайно оказалась во внутреннем кармашке.
«Жалко мне, что ли? — подумала она. — Пусть записывает».
Номер был длинный — мобильный.
«Дома, значит, жена, — догадалась Лола. — Звонки от посторонних женщин нежелательны».
Да, собственно, ей и не было дела до его жены.
«Хватит с меня экзотики, — подумала она. — И любителей прекрасного тоже хватит. Хоть олигархов, хоть космонавтов — один черт».
— Шевардин Иван Леонидович, — прочитала она. — А меня зовут Елена Васильевна.
— Я думал, Лола, — удивился он.
— Сокращенно Лола. Но телефона все равно нет, так что это неважно.
— Жаль, — сказал он.
По его лицу было видно, что ему действительно жаль. Даже очень.
— Иван Леонидович, можно вас попросить? — спросила Лола.
— Можно! — оживился он.
— Если кто-нибудь вдруг станет вас обо мне расспрашивать, скажите, что последний раз видели меня за общим столом.
— Скажу, — кивнул Иван. — Лена… Лола… А деньги у вас есть? Вам же, наверное, на самолет надо, и до аэропорта еще… Аэропорт в Тивате, часа два ехать. Это я набиваюсь на продолжение знакомства, — торопливо объяснил он. — Вы же захотите вернуть мне деньги. Или давайте, я вас не до ворот, а до аэропорта провожу?
— Не беспокойтесь, я доберусь до аэропорта, — улыбнулась она. — Спасибо, Иван Леонидович. Знакомство с вами — одно из лучших в моей жизни. Но провожать меня не надо, даже до ворот. Я сама.