Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10

Хорватова Елена Викторовна

— Нет, не понимаю: я-то здесь причем?

Пришлось рассказать Владимиру Львовичу всё.

Владимир Львович выслушал и кратко резюмировал:

— Мерзавец! Впрочем, я всегда это знал!

Гесс осторожно спросил:

— Вы узнали Кальберга еще там… при Кушке?

Владимир Львович покачал головой:

— Нет. Кальберг у нас не появлялся. Но позже… ну, как — позже? — сам себя поправил Владимир Львович. — Где-то через несколько дней распространились слухи об участии на противной стороне какого-то поляка. Экстремиста, как модно было тогда говорить. Или националиста, что выражало суть точнее. Имени его не знали, но сама природа слухов такова, что прямые домыслы в них частенько идут рука об руку с правдой.

А правда заключалась в том, что этому поляку имя все-таки присваивали. Только не Кальберга, а что-то очень похожее, но это что-то похожее, разумеется, в списках генерал-губернаторства [602] не значилось. Вот тогда бы еще прислушаться к слухам, провести параллели, но… вы же знаете, Вадим Арнольдович, как это у нас бывает: разгильдяйство у нас в крови, а если еще и кровь бурлит одержанной победой, то и вовсе каждый на всё кладет с большим, уж извините, прибором!

602

29 Варшавского. То есть — собственно Царства Польского.

Гесс вздохнул:

— Это так!

— Вот поэтому-то подлинное имя поляка и не выяснили по горячим следам. А позже… позже уже и дела до него никому не стало. О нем попросту забыли: навалилось множество других дел — одно другого требовательней. Мы занимались и войной, и дипломатией, и снабжением, и торжествами, и строевыми работами… как завещал Суворов? — тяжело в учении, легко в бою! И то, что бой — один из многих — выигран вот только что, никак не означает, что учения можно забыть.

Гесс, как человек гражданский, вежливо покивал головой, мало, однако, понимая, насколько тяжело приходилось нашим войскам.

— За всей этой суетой, — продолжал, между тем, Владимир Львович, — многое повылетало из наших голов и из моей — в том числе, пусть даже моя собственная голова в то время была намного моложе!

Владимир Львович — теперь ему было лет около пятидесяти — опять улыбнулся, но на этот раз немножко грустно:

— Да… и волос седых тогда еще не было, и морщин — поменьше, и… а уж стройным каким я был — заглядение! Вы не поверите, глядя на меня сейчас, но тогда меня считали красавцем! В нашем полку только Венечка Заболоцкий — он тогда поручиком был — мог со мною тягаться по части… ну, по этой самой части!

Глаза Владимира Львовича задорно блеснули, ясно указывая Гессу на то, что и теперь отставной генерал-майор не утратил интереса к особам противоположного пола.

Гесс окинул взглядом раздобревшего, отяжелевшего, местами обвисшего, но именно на этом фоне отличавшегося броско-безупречной осанкой и отменной выправкой Владимира Львовича и даже немного позавидовал ему:

— Охотно верю… но что же дальше?

Владимир Львович спохватился:

— Бога ради простите, Вадим Арнольдович… воспоминания… значит, так. Примерно через год я краем уха услышал одну занимательную беседу, свидетелем которой мне быть никак не следовало. Да я, собственно, свидетелем и не был: краем уха — это буквально. Я проходил мимо штаба и у завалинки остановился поправить портупею. Окно оказалось открытым, и я услышал… говорили трое, но только один из голосов я узнал: это был наш командир. Кем были двое других, я не знаю и ныне.

«Вы уверены?» — спрашивал баритон.

«Абсолютно!» — отвечал командир.

«Но как он оказался здесь?» — это уже спросил второй незнакомец.

«Да я-то почем знаю?» — командир.

«Но он же должен был вам рассказать!»

«Да ведь я и говорю: его рассказ показался мне странным. Барон явно что-то темнил и не договаривал. Зачем иначе я вас вызвал?»

Баритон:

«Ерунда какая-то!»

Второй:

«Кальберг весьма состоятелен и делает большие успехи в обществе. Но он — не хлыст. За ним…»

—

Тут я достаточно оправился и ушел. Но имя — Кальберг — запало мне в душу. Где я его уже слышал? Этим вопросом я промучился до вечера, а ночью, когда я без сна ворочался на постели, меня осенило: да ведь не о Кальберге я слышал! А о том — о поляке, но имя поляка уж очень похоже звучало! Не один ли и тот же это человек?

— И вы рассказали…

— Нет, — Владимир Львович досадливо поморщился, — не рассказал. Наутро я уже обо всем забыл. А когда вспоминал — временами на меня накатывало, — то снова и снова что-нибудь да мешало мне. А потом и время ушло, и вспоминаться всё это стало реже и реже.

— Понятно…

— Увы. Но когда Кальберг пошел в гору и превратился… ну, вы и сами знаете: в эдакого спортсмена-аристократа — лошади, автомобили, рекорд за рекордом… В общем, когда его именем запестрели газеты, память вернулась ко мне. Я навел кое какие справки и выяснил: ничтоже сумняшеся, этот человек рассказывает байку о своем участии в бое при Кушке! Якобы он оказался в нашем расположении случайно — с экспедицией географической! — но так как армии пришли в движение, деваться ему было некуда, и он тоже был вынужден драться! Дерзость… да что там — наглость этого человека меня поразила: ведь еще немало и в жизни, и в здравии оставалось свидетелей: как же он не боялся, что его разоблачат? А потом я понял: уж очень недосягаемым он стал; его круг общения настолько разошелся с кругами тех, кто мог бы его поставить на место, что и бояться ему было совершенно нечего!

— Но на этот-то раз вы…

— Нет.

— Да как же?

Теперь уже вздохнул Владимир Львович:

— На меня обрушились семейные бедствия. Мой брат…

Гесс побледнел:

— Извините, я не подумал…

— Ничего, ничего… — Владимир Львович взялся за чашку с остывшим кофе и сделал глоток. — Мне тяжело пришлось. Да и не только мне: всем, кто знал моего брата и сочувствовал ему. Тут уж, вы понимаете, не до разоблачений какого-то проходимца… а потом — эта история с племянницей. Она окончательно выбила меня из колеи, и я плюнул на всё: да пропади оно всё пропадом! К сожалению, уехать из города я не мог — финансы не позволяли, — вот и заперся у себя в квартире, быстро превратившись в отшельника, в бирюка!

— А письмо?

— Да: пришло письмо.

— От кого? — Гесс снова наклонился вперед, ожидая откровения. — Вы так и не назвали имени!

Владимир Львович пожал плечами:

— Я уже говорил: от старого знакомца.

— Это я слышал… но что за знакомец-то?

Владимир Львович прищурился:

— Хороший человек. Я знал его со времени службы в полку, хотя сам он у нас и не служил.

— Как так?

— Очень просто. — Владимир Львович допил кофе и сделал знак официанту. Антонио — он, видимо, решил исправить свою давешнюю оплошность с чаевыми и первым поспешил к столику — принес новые кофейник и сливочник, а старые прибрал. — Очень просто, — повторил Владимир Львович, наполняя чашку. — Его прикомандировали к нам от хозяйственной части. Был он тогда еще совсем молодым человеком и находился в учении. Отец похлопотал — вы же знаете, как это у нас бывает: со связями и с деньгами многое можно совершить в обход существующих правил… да, так вот: отец похлопотал и сына пристроили — на год, кажется — в унтер-офицерскую должность…

— Фурьером что ли?

Владимир Львович поморщился:

— Да нет: каким еще фурьером? При полковом штабе помощником военного чиновника.

— Ах, вот как! И?

— Вообще, конечно, мы поначалу восприняли такое назначение в штыки: какой-то молодчик невесть через кого с перспективой производства в офицеры — при том, что в нашем полку имелись собственные кандидаты… полк-то наш был боевой, мы друг за дружку — вот как стояли!

Владимир Львович скрестил пальцы, показывая крепость уз.