Антология сатиры и юмора России XX века. Том 17

Губерман Игорь Миронович

— Нет, я всегда очень любил… — и он запнулся так отчаянно, что ясно стало, сколь ругательным и оскорбительным ощущает он слово «еврей». Но вмиг ему шаблон привычный подвернулся, и сказал он: «Лиц еврейской национальности». И все мы засмеялись снисходительно. Так попусту и с тем же пакостным осадком на душе прошла моя встреча с третьей головой.

А те из этой своры, кто помоложе, ныне стали бизнесменами-коммерсантами и вовсю торгуют крадеными кирпичами из фундамента империи, которой лишь вчера в преданности жарко клялись. Все, что успели своровать и прихватить, — тем и торгуют. А для тех, кто с ними дело имеет, я простую очень байку изложу, ее мне некогда Саша Городницкий рассказал. Ведь он еще и геофизик, как известно. много плавал по морям и океанам, и судьба однажды занесла его в Японию. В каком-то городке ученым разрешили сойти на берег; погуляли они там, а после скинулись, набрав

валюты на бутылку водки. И мирно распивали ее возле стойки в портовой забегаловке случайной. И подошел к ним пожилой японец с мятым пергаментным лицом и, на японский лад слова коверкая, сказал на русском языке, что вот услышал звуки русской речи и хотел бы познакомиться, поскольку некогда в Россию ездил торговать и больше не поедет никогда. И он такое сделал ударение на слове «никогда», что Саша машинально у него спросил: а почему?

Японец чуть порылся в своем явно скудном словаре и лучезарно улыбнулся, и сказал:

— Наебали!

ЗАКАТНЫЕ ГАРИКИ

Не знаю благодатней и бездонней

дарованных как Божеская милость

двух узких и беспомощных ладоней,

в которые судьба моя вместилась.

Уже вот-вот к моим ногам подвалит ворох ассигнаций, ибо дерьмо во сне — к деньгам, а мне большие говны снятся. я не искал чинов и званий, но очень часто, слава богу, тоску несбывшихся желаний менял на сбывшихся изжогу. Вчера взяла меня депрессия, напав как тать из-за угла: завесы серые развесила и мысли черные зажгла. А я не гнал мерзавку подлую, я весь сиял, ее маня, и с разобиженною мордою она покинула меня. Я в зеркале вчера себя увидел и кратко побеседовал с собой; остался каждый в тягостной обиде, что пакостно кривляется другой. Это был не роман, это был поебок, было нежно, тепло, молчаливо, и, оттуда катясь, говорил колобок: до свиданья, спасибо, счастливо. На любое идейное знамя, даже лютым соблазном томим, я смотрю недоверчиво, зная, сколько мрази ютится под ним. Слежу без испуга и дрожи российских событий пунктир: свобода играет, как дрожжи, подкинутые в сортир. Надежды огненный отвар в душе кипит и пламенеет: еврей, имеющий товар, бодрей того, кто не имеет. Вижу лица или слышу голоса — вспоминаются сибирские леса, где встречались ядовитые грибы — я грущу от их несбывшейся судьбы. Уже мы в гулянии пылком участие примем едва ли, другие садятся к бутылкам, которые

мы открывали. Еврей опасен за пределом занятий, силы отнимающих; когда еврей не занят делом, он занят счастьем окружающих. Казенные письма давно я рву, ни секунды не тратя: они ведь меня все равно потом наебут в результате. Покуда мы свои выводим трели. нас давит и коверкает судьба, поэтому душа — нежней свирели, а пьешь — как водосточная труба. Я искренне люблю цивилизацию и все ее прощаю непотребства за свет, автомобиль, канализацию и противозачаточные средства. Мы столько по жизни мотались, что вспомнишь — и каплет слеза, из органов секса остались у нас уже только глаза. Есть люди — пламенно и бурно добро спешат они творить, но почему-то пахнут дурно их бескорыстие и прыть. Высок успех и звучно имя, мои черты теперь суровы, лицо значительно, как вымя у отелившейся коровы. Нам не светит благодать с ленью, отдыхом и песнями: детям надо помогать до ухода их на пенсии. Не сдули ветры и года ни прыть мою, ни стать, и кое-где я хоть куда, но где — устал искать. Всюду ткут в уюте спален новых жизней гобелен, только мрачен и печален чуждый чарам чахлый член. Заметь, Господь, что я не охал и не швырял проклятий камни, когда Ты так меня мудохал, что стыдно было за Тебя мне. В одной ученой мысли ловкой открылась мне блаженства бездна: спиртное малой дозировкой в любых количествах полезно. На старости я сызнова живу, блаженствуя во взлетах и падениях, но жалко, что уже не наяву, а в бурных и бесплотных сновидениях. Сегодня многие хотят беседовать со мной, они хвалой меня коптят, как окорок свиной. А все же я себе союзник и вечно буду таковым, поскольку сам себе соузник по всем распискам долговым. Чувствуя страсть, устремляйся вперед с полной и жаркой душевной отдачей; верно заметил российский народ: даже вода не течет под лежачий.