Антология сатиры и юмора России XX века. Том 6. Григорий Горин
Шрифт:
Бурыкина. Как – зачем? На такое дело идти – и с женой не попрощаться?! Креста на тебе нет, Анисья Кирилловна!
Дуняша (падает на колени перед Екатериной). Государыня-матушка! Не дозволяй ему под пулю вставать! Это он с жизнью покончить хочет! Из-за меня и сыночка нашего. Фрейлины, стервы, нашептали ему: мол, не его это ребеночек… А я говорю – его! Мне лучше знать! Твой мальчишка, Ваня! Твой!
Балакирев. Конечно мой, Дуня… Ну что ты?
Дуня. Tы ж ко мне из тюрьмы прибегал. Во сне… Сам же рассказывал. (Плачет.)
Балакирев.
Анисья Кирилловна оттаскивает плачущую Дуняшу.
Стреляй скорей, царевич! Не томи! Яблоко перезреет – само упадет!
Голштинский. Ахтунг! (Поднял платок.) Фойер!!
Грохнул выстрел. Яблоко, развалившись на куски, слетело с головы Балакирева. Возгласы ликования.
Только Дуня, вскрикнув, упала в обморок. Бурыкина бросилась к ней, обмахивает веером.
Шапский. Ура! Попал!! Ядрена вошь! Попал!
Лакоста. Браво, царевич!
Голштинский. Вундербар! Виват Вильгельм Тель!
Балакирев (Пошел к царевичу). Ай да Петруша! Ай да стрелок! Позволь обнять!.. (Обнимает царевича.) Теперь мы с тобой судьбой, царевич, повязаны. Значит, дружить должны, как яблоко с яблоней… Но сперва поклонимся царице! Уж она, сердечная, так за нас перживала! Так перживала…
Екатерина. Еще бы! До сих пор руки дрожат, черти вы эдакие!! (Целует Петрушу, Балакирева, потом и Голштинского.) Думаю, это дело обмыть надо, или как?
Голштинский. Натюрлих! Алле геен тринкен!
Екатерина (смеясь). «Тринкен»! От тебя, принц, другого слова и не услышишь… Спаиваете вы, немцы, нас, русских… Ох, спаиваете!!
Екатерина, Голштинский и Петруша уходят, весело переговариваясь. Балакирев бросается к Дуне.
Балакирев. Дуня! Голубушка!.. Да что с ней?!
Бурыкина. Упала в бесчувствии… Да я сама чуть не померла со страху… А ну как пристрелил бы царевич?
Балакирев. Кто пристрелил? Кого? (Анисье Кирилловне.) Маменька, вы их не предупредили, что ль?
Анисья Кирилловна. Бурыкиных предупреждать – только дело портить. Они ж у нас честные! Врать не могут, а правдой своей дурацкой – угробят… (Обмахивает Дуняшу веером.) Ну, очухивайся, Дуня! Некогда тут разлеживаться!
Дуня (открывая глаза). Живой, Ваня? Живой?
Анисья Кирилловна. А то какой? Ты что, дурочка, и правда решила, что я сына на смерть пошлю?!. Я ж тебя учила – судьбу свою пытай, да умом при том шевели… Ружья гренадеры во дворце холостыми заряжают – всем известно. А яблочко – оно на ниточке… Лакосте только дернуть – так и любой не промахнется…
Балакирев. Ты, Лакоста,
Лакоста. Я дергал правильно. Это Ушастик яблоко склеил плохо… Я еще даже и не дернул, а гляжу – оно уже рассыпается…
Ушастик. Чего? (Приложил руку к уху.)
Лакоста (кричит). Яблоко клей правильно! И не на ровные половинки режь, дурак!
Ушастик. Я склеил правильно… Это Иван головой тряс…
Шапский. Точно! Тряс! Я тебя, Иван, как ентому «Вильгельм-Телю» учил? Яблочко сгрызть только на треть… (Берет яблоко, сгрызает.) Облизни и клади на самое темя… (Ставит Балакиреву огрызок на голову.) Вот! А потом зорко следи за стрелком. Когда чувствуешь – мол, пора, палец отпускает, – тут Лакосте делаешь знак глазами… (Балакирев выразительно вращает глазами.) Во так! Да! (Балакирев снова завращал глазами.)
Шапский оборачивается и видит в глубине сцены принца Голштинского и Петрушу с пистолетом в руках. Они уже изрядно выпили.
Голштинский (радостно). Нох ейн мал? Гут! (Вынул платок.) Ахтунг!
Балакирев. Погоди, принц… Какой «ахтунг»? Это ж мы ж так… просто обсуждаем… Стой! Не маши рукой, дурак!.. Не маши!
Голштинский. Фойер!
Махнул платком. Раздался выстрел. Балакирев схватился за грудь, стал медленно оседать. Яблоко упало с его головы и покатилось по сцене…
Картина эта возникла как бы в затуманенном сознании Балакирева…Увидел он поле на берегу реки. На краю поля сидел бородатый музыкант и печально играл на каком-то диковинном инструменте, напоминающем древний фагот. По полю кругами бродили странные люди, изредка поглядывая на толстую веревку, спускающуюся прямо с неба. Иногда кто-то из них подпрыгивал, пытаясь ухватиться за конец веревки. Но веревка была высоко, и человек падал в траву, а бродившие, равнодушно переступив через упавшего, продолжали свое тупое круговое движение.
Среди этих людей Балакирев с изумлением увидел Монса, державшего свою отрубленную голову под мышкой. Рядом были шуты Карлик и Педрилло…
Балакирев. Виллим Иванович, вы, что ль? Здравствуйте.
Монс не ответил.
Здравствуйте, говорю… (Шутам.) Карла! Педрилло! Здорово, братцы!
Монс (недовольно). Что он такое говорит?
Монс, Карлики Педрилло остановились, молча уставились на Балакирева.