Антология сатиры и юмора России XX века. Том 6. Григорий Горин
Шрифт:
– Офицера – в Сибирь, на каторгу, – пояснил Артюхов, – а рядовых – в шпицрутены, а если выживут – под пули, на Кавказ.
– А! Значит, дело серьезное, – задумчиво протянул Бубенцов. – Стало быть, играть придется с надрывом, в полную силу… – Он вдруг сжал кулаки, побледнел и, с ненавистью глядя на стоявших у кареты служителей порядка, крикнул: – Палачи! Сатрапы! Душители свободы! Гниды жандармские, мать вашу так! – И, неожиданно спрыгнув с бугра, побежал через кустарник.
Мерзляевцы оторопели. Первым пришел в себя Артюхов:
–
Бубенцов, не оборачиваясь, стремительно продирался сквозь кустарник.
– Если уйдет – запорю обоих! – пообещал Мерзляев.
Жандарм и Артюхов сделали несколько выстрелов по убегавшему. Одна из пуль, очевидно, достигла цели: Бубенцов схватился за плечо, повернулся к убийцам, лицо его исказилось, он хотел что-то произнести, но не смог и рухнул лицом в траву.
Жандарм и Мерзляев поспешили к упавшему, за ними, на костылях, тяжело дыша, припрыгивал Артюхов.
Когда они приблизились к телу артиста, оно неожиданно село и, улыбаясь, спросило:
– Натурально получилось? А? Я подумал: может, во время спектакля еще и побег устроим? Для убедительности!
– Ну… Ну, ты даешь… – Артюхов даже задохнулся. – Паршивец эдакий! Я ведь вправду поверил… Ну талант! Просто дар божий. Не зря я тебя привлек к нашему делу..
– Значит, так, господин комедиант, – сухо сказал Мерзляев. – Запомните: здесь вы не в театре, а на службе. И прошу таких фортелей больше не выкидывать.
– Я как лучше хотел, – оправдывался артист.
– Не надо «как лучше», – перебил Мерзляев. – Надо – как положено. Все! Место выбрано! Завтра крикнете, упадете, получите деньги… и вон из города.
– Договаривались – деньги вперед, – вставил Бубенцов.
– Хорошо, вперед, – согласился Мерзляев. – Но запомните: поскольку мы вам доверились, то если хоть одно слово кому-нибудь…
– О чем разговор! – Бубенцов был человеком смекалистым. – Я понимаю, с кем имею дело. Могила – в прямом и переносном смысле.
– Не фиглярствуйте. Бубенцов! – крикнул Мерзляев. – И потом – откуда появилась эта реплика про «жандармскую гниду»?
– Увлекся… – извиняющимся тоном сказал Бубенцов. – Я вообще люблю импровизацию. Не хотите, как хотите. В каждой труппе свои порядки.
– Марш в карету! – приказал Мерзляев.
– Слушаюсь! – радостно ответил Бубенцов и, напевая романс, небрежной походкой направился к карете.
– Ваше благородие, – робко сказал Артюхов, глядя вслед актеру, – хоть я его и рекомендовал, а теперь сомневаюсь… Ненадежный он какой-то… Не проболтался бы.
– Не проболтается, – заверил Мерзляев.
– Гарантии никакой…
– Дочка у него есть, – улыбнулся Мерзляев. – Вот тебе и гарантия. Приведи-ка ты ее сегодня ко мне.
Средь шумного бала случайно, В тревоге мирской суеты Тебя я увидел,пел Бубенцов и восхищенным взглядом окидывал прекрасный безмятежный пейзаж.
В то же славное утро на плацу перед казармами гусары проводили кавалерийские занятия: скакали через препятствия, рубили лозу, отрабатывали приемы джигитовки. Полковник Покровский, сидя на белом скакуне, с благодушной улыбкой наблюдал за питомцами. К командиру подскакал адъютант, круто осадил коня:
– Господин полковник, вам пакет от штабс-капитана Мерзляева.
Улыбка слетела с лица полковника, он сломал сургучную печать, прочитал послание и в сердцах выругался:
– Шпик поганый! Ребята-то все отменные, что он к ним прицепился? – И уже строгим голосом отдал приказ адъютанту: – Свиридова, Баташова… – заглянул в бумагу, – Лыткина… Симпомпончика… и корнета Плетнева ко мне. Срочно!
Через секунду все пятеро гусаров остановили своих разгоряченных лошадей перед Покровским.
– Гусары… Значит, так… – нерешительно начал полковник. – Получено важное задание… В общем, завтра, в шесть утра… Как бы это лучше выразиться… – Полковник путался и от этого мрачнел еще больше. – А ну-ка, раз-зой-дись!
Гусары, недоуменно переглянувшись, отъехали.
– Ко мне! – гаркнул вновь Покровский, и гусары покорно вернулись. – Ну вот что, ребята. Мы с вами не на танцах, а вы – не кисейные барышни. Завтра на рассвете поступите в распоряжение жандармского штабс-офицера Мерзляева, а он вам скажет, что надо будет делать… Разойдись!
Никто из гусаров не тронулся с места. Пять пар глаз вопросительно уставились на полковника.
– Дело, значит, такое… – Полковника бесила роль, которую он вынужден был играть. – Завтра на рассвете по приговору… ну, в общем, шлепнете опасного бунтовщика… Или, может, и не бунтовщика, а наоборот… – И неожиданно рассвирепел: – В общем, кого скажут, того и шлепнете! Раз-зойдись!
Гусары не тронулись с места.
– Значит, на палаческое дело? – тихо спросил Плетнев.
– Нас почему выбрали? – спросил Симпомпончик.
– Что? Это они вас выбрали! – Полковник помахал бумагой с предписанием. – Вот тут… ваши фамилии. Болтать меньше надо. Распустили языки, шуточки разные крамольные… В общем, приказы не обсуждать! Разойдись!
Гусары повернули коней. Плетнев посмотрел исподлобья на командира и вдруг спросил:
– Разрешите продолжать учения, господин полковник?*
– Продолжай! – ответил командир. И в ту же секунду Плетнев, хлестнув коня, стремительно повел его на препятствие. Разгон. Прыжок. И на полном скаку Плетнев вылетел из седла, его тело описало замысловатую параболу и с размаху шлепнулось на крышу курятника. Крыша рухнула, в образовавшуюся дыру с громким кудахтаньем вылетели куры…