Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

Лазутин Иван Георгиевич

— Ничего себе! — не удержался я. — Это что же выходит, он ее средь бела дня угрохал?

Макульский взглянул на меня снизу вверх и развел руками.

— Выходит так. Именно средь бела дня и именно, как вы изящно выразились, угрохал.

— Это при том, что во дворе полно народу, а в этом доме резонанс, как в пустой консервной банке! — продолжал я возмущаться. — Как же никто выстрела-то не услышал?

— В том-то и фокус, что резонанс, — пробурчал Северин. — Стройка: все время что-нибудь упадет, зазвенит, доска какая-то хлопнет.

Но меня почему-то эта

подробность страшно разозлила. Я сказал:

— Нет, все-таки этот парень ба-альшой наглец!

Комаров на это усмехнулся и похлопал меня по плечу:

— Вот поймаешь, скажешь ему об этом в лицо. Пришел Балакин.

— Константин Петрович, тут мои ребята черный ход нашли.

Мы всей гурьбой двинулись за ним.

— Вот, — говорил Балакин, открывая одну из дверей, за которой после куцей площадочки сразу начиналась крутая узкая лестница. — Он в другой двор, на ту сторону выводит. И собачка здесь сразу след взяла, мы чуть ноги себе не переломали. Но до выхода на улицу добежала — и все, потеряла… Мы сейчас свет сюда перенесем, все хорошенько осмотрим. А так пока больше ничего…

Через час мы сидели в отделении в балакинском кабинете и обсуждали план работы.

— Отработку жилого сектора начали?

— Да, ребята пошли уже Участковые им помогают.

— С рабочими со всеми переговорили?

— Кроме одного. Прораб говорит, он заболел; К нему поехали уже. Остальные ничего не видели. Они работают-то в соседнем подъезде.

— Все кафе окрестные, рестораны — это вечером. Приметы женщины у всех есть?

— Раздали.

— Винный?

— До него два квартала.

— Все равно надо поговорить с постоянными клиентами. У них с пяти до семи самая сходка. Может, видели чего.

— Балакин, — сказал Комаров, — а как у тебя тут с мотелями?

— Район привокзальный, — усмехнулся Дима. — Есть маленько.

— Займись лично. Вместе с Невмяновым. А Северин пускай поработает с пенсионерами во дворе. У него хорошо получается.

План разрастался вглубь и вширь. Кое-какие его пункты выполнялись тут же: входили и выходили сыщики и участковые, отчитывались, получали новое задание. Начальство стало понемногу разъезжаться. Комаров сказал на прощание:

— До двадцати одного я у себя. И завтра первым делом зайдите ко мне, ясно?

Северин ушел к пенсионерам, а мы с Балакиным отправились проверять, как он выразился, «гостиничное хозяйство».

3

— Вон те два, на первом этаже, справа от подъезда. — сказал Балакин.

Несмотря на жару, окна были плотно закрыты и зашторены.

— А он нам откроет? — спросил я с сомнением.

— Нет, конечно. Притворится дохлым тараканом — и ни гугу, у него система известная: звонят в дверь — тишина, а он следит из окна в щелочку, кто выходит из подъезда. Знающий человек вернется, еще раз позвонит, если свой, заходи. Тут и бродяги могут обретаться, и деловые, и вообще всякие темные личности.

— А что, прижать-то не удается?

— Прижимаем потихоньку, — вздохнул Балакин. — Да все не так просто. Закон есть закон,

основания нужны. У них ведь каждый раз — родственник на одну ночку остановился. Или, на крайний случай, друг детства. Но ничего, все они в конце концов попадаются на чем-нибудь. У воды быть, да не замочиться…

Мы подошли к дому и остановились под самыми окнами.

— Отойди-ка в сторонку, чтоб тебя видно не было, — сказал мне Балакин. — Сейчас мы его обмануть попробуем. — И пробормотав: «Любопытство сгубило кошку», он легонько отбарабанил пальцами по стеклу, а сам прижался к стене.

Целую минуту, наверное, никакой реакции не было. А потом занавеска дрогнула. Мы стояли возле самой стены, нас увидеть из окна было нельзя, а двор пустовал. Занавеска еще раз дрогнула и решительно поползла в сторону. Балакин выскочил вперед, как чертик из шкатулки.

— Данилыч, я тебя видел! — закричал он радостно, будто был водилой в пряталках. — Давай открывай!

За стеклом появилась физиономия хозяина, красная и недовольная.

— Открывай, открывай, — приговаривал Балакин. — Хоть раз в жизни проветришь свое помещение.

Шпингалет щелкнул, и Данилыч, оттолкнув створки, навалился грудью на подоконник. Я увидел, что это здоровенный мужик, косая сажень, то, что называется «будка», только изрядно заплывшая уже жирком. Вместо левой руки у него была культя, нежная и розовая.

— Чего тебе опять надо, ирод? — спросил он Балакина со страданием в голосе. Меня ему, кажется, по-прежнему не было видно. — Что ты, коршун, опять пришел больного человека, трудового инвалида терзать?

— Это как следует понимать «трудового инвалида», Иван Данилыч? — весело, не в тон ему, спросил Дима. — Ежели в смысле «инвалид труда», так ведь всей округе известно, что ты по пьянке под поезд свалился на станции метро «Красносельская». Ну а если в смысле того, что ты, несмотря на инвалидность, продолжаешь трудиться, так это уже вовсе вранье. Площадь государственную сдавать за денежки кому ни попади — не велик труд.

— Ты докажи сперва, — пробурчал Данилыч. — Чего надо?

— Поговорить, — душевно ответил ему Балакин. — Потолковать с тобой охота. Так ты бы пустил меня в дом, а? Нехорошо ведь человека на улице держать.

— О чем потолковать? — все так же хмуро спросил инвалид, не трогаясь с места.

— Да разве ты не слыхал? — удивился Балакин. — Женщину вчера в шестнадцатом доме убили.

— Слыхал. А я при чем?

— Да я и не говорю, что ты при чем. Но у тебя тут разный народ бывает. Может, слышал кто чего или видел?

— Ктой-то у меня бывает? — настороженно спросил Данилыч. — Никто у меня не бывает. Завязал я с этим делом. Как штрафанули вы меня тогда на пятьдесят целковых, так и завязал.

— Неужто и сейчас никого нет?

— Нету…

— Вот и пусти меня в дом, — простодушно резюмировал Балакин.

Но, увидев, что хозяин медлит, сказал уже серьезно и жестко:

— Ой, Концов, не шути со мной, ты меня знаешь!

— Да что вы все — «шути не шути», — примирительно заканючил Данилыч. — Отсюда, что ль, поговорить нельзя?