Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
Летний вечер шевелил листьями рябины, что тянулась своими ветками к самому подоконнику, заглядывал в комнату щербатым полумесяцем.
Трофимов прислушался. В доме было совсем тихо.
«Видно, все ушли», — подумал он и, неожиданно для себя, мысленно увидел Марину. Она, наверно, идет сейчас по залитой светом аллее парка, идет, окруженная друзьями, и, слушая их веселые речи, чему-то сдержанно улыбается. Он живо представил эту ее улыбку — спокойную, ясную — и ее манеру вдруг прямо и испытующе взглянуть на собеседника, точно спрашивая его, зачем он ей все это говорит.
Как часто, встретив
— Что это вы словно воды в рот набрали? — удивленно спросила их как-то Евгения Степановна. — Или опять на каком-нибудь законе не сошлись?
— Нет, мама, — рассмеялась Марина. — Это мы просто новый способ разговора придумали: про себя.
С тех пор так и повелось у них обрывать затянувшийся деловой разговор или какую-нибудь пустую застольную беседу понятной обоим фразой: «Поговорим про себя»…
А после, помолчав, заговаривали они о самом неожиданном.
Помнится, в один из таких разговоров Трофимов рассказал Марине о своей семье. В первый раз со дня гибели жены и сына говорил он о них, не тая душевной боли, не страшась услышать в ответ какие-нибудь давно стершиеся утешительные слова.
Так день за днем они узнавали друг Друга, и эти беседы были полны для каждого открытиями, из которых слагалась и крепла их дружба.
Сейчас, охваченный внезапным чувством тоски, потому ли, что был один во всем доме, или потому, что представилась ему Марина там — в парке, среди друзей, Трофимов решил немедленно разыскать ее. Точно боясь опоздать, он вдруг заспешил и, на ходу накинув пиджак, выбежал из комнаты.
Но, чтобы найти Марину, ему незачем было идти в парк. Подперев голову рукой, девушка сидела на ступеньках крыльца своего дома.
— Вы — здесь? — радостно изумился Трофимов. — А я-то собирался разыскивать вас по всему городу!
— Садитесь, — кивком головы указывая на ступеньки, сказала Марина. — Зачем это я вам так срочно понадобилась?
— Честно говоря, я даже и сам не знаю. — Трофимов сел подле Марины. — Просто испугался тишины в доме или — как это еще называется? — одиночества… — Он тревожно взглянул на девушку и виновато улыбнулся. — Робковат я стал, Марина Николаевна, вот что.
— Одиночество, одиночество… — медленно выговаривая слова, произнесла Марина и, быстро обернувшись к Трофимову, не то шутя, не то серьезно спросила: — А обо мне вы и не подумали: что, если я как раз хочу сейчас побыть одна?
— Нет, об этом не подумал, — серьезно глядя на девушку, сказал Трофимов. — Впрочем, еще не поздно поправить дело. — Он хотел было подняться.
— Нет, теперь уж сидите, — удержала его Марина движением руки. — Я пошутила. Но давайте «поговорим про себя».
— Давайте, — кивнул Трофимов.
Они надолго замолчали.
— Скажите, Сергей Прохорович, — нарушая молчание, спросила Марина: — Вот вы,
Марина испытующе смотрела на Трофимова.
— Приходилось, Марина Николаевна, — не сразу отозвался он. — Часто, очень часто примеряюсь я к своей жизни как бы со стороны и спрашиваю себя: «А верно ли иду я по жизни? Чем полезен я людям?»
— «Чем полезен я людям?» — задумчиво повторила Марина. — Очень вы это хорошо сказали, Сергей Прохорович. Да, так чем же полезна я людям? — Марина смущенно рассмеялась. — Вот у вас — большая, нужная работа. После суда над Лукиным я много думала о нашем первом разговоре. Помните, вы еще сказали мне, что слова «суд» и «прокурор» можно часто заменить простым словом «друзья» и что такие друзья, как вы, могут подсказать Лукиным, как им жить дальше?
— Помню, — улыбнулся Трофимов. — Но ведь я так и не смог тогда убедить вас в этом.
— Да, но на суде я поняла, что вы были правы. Вы были правы в главном: суд действительно помог Лукиным. И это очень много: знать, что своей работой ты помогаешь людям, что ты нужен. Ну, а я…
— А вы, Марина Николаевна… — заговорил Трофимов.
— Погодите-ка, — прервала его девушка. — Я отлично знаю, что вы мне скажете. Вы скажете, что работа моя нужна, что я приношу пользу. Все это так. Но польза-то пользе рознь. И достаточно ли хорошо я работаю, чтобы сказать себе: да, ты по-настоящему полезна людям. Ведь все мои дела, если взять каждое в отдельности, очень неприметны, Сергей Прохорович… Сколько же нужно мне их переделать, чтобы ощутить, зримо ощутить результат своего труда?
— Немало, Марина Николаевна, — серьезно взглянул на девушку Трофимов.
— Вот видите, — вздохнула она.
— Да, очень много, — повторил Трофимов. — Очень много еще предстоит переделать самых разных дел всем нам. И нет у нас маленьких и больших дел, Марина Николаевна. Я в этом глубоко убежден: все наши дела, заботы, все помыслы наши — большие и нужные…
Долго еще сидели Марина и Трофимов на ступеньках высокого крыльца и, негромко переговариваясь, приглядывались к тому, что виделось им сейчас на тихой вечерней улице.
28
На реке Вишере, там, где река эта, вырвавшись из-под свода вековых сосен, разливается широко и привольно, на правом крутом берегу ее издавна стоит большое уральское село Искра.
Название у села не случайное. Откуда бы вы ни подъезжали к нему в солнечный день, еще издали, едва лишь покажутся над рекой первые дома, вдруг все заблестит, заискрится, точно не село, а сверкающее отражение его в зеркальной глади реки встает перед вами.
Некогда село это славилось на весь Северный Урал горькой и шумной своей судьбой. Жили в нем старатели, «нищие богачи», как называли их тогда на Урале. Тяжелый труд, месяцы скитаний, голод, цынга — вот какой ценой добывали люди тусклые желтые крупицы драгоценного металла. А потом неделя угарного запоя, кабала у перекупщиков — и снова нищета, голод, цынга…