Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15

Корецкий Данил Аркадьевич

— Два, два неси, — сказал Швецов и, когда старик вернулся, неся в руках ворох брезентовых курток, штанов и резиновых с высокими голенищами сапог, как бы о совсем обычном деле, добавил: — Ну, вот что, передай ключ от раздевалки уборщице, а сам одевайся — и со мною вниз. Ясно?

— Как? — опешил старик. — Мне с тобой в шахту?

— Ну да, — рассмеялся Швецов. — На экскурсию.

— Так я же мигом! — запинаясь от радостного волнения, крикнул старик и опрометью бросился к раздевалке. — Эй, Нюшка! — послышался его оживленный голос. — Принимай ключи! Да смотри у меня, чтобы

в аккурате было! А я — в шахту. Чего глаза вылупила? В шахту, говорю. Вместе с товарищем Швецовым, ясно?

— А мне разрешите идти? — спросил Швецова Глушаев.

— Идите, но будьте где-нибудь поблизости. После шахты я поеду с вами на строительство домов.

— Да вы бы хоть отдохнули с дороги, Леонид Петрович, — участливо сказал Глушаев, тревожно вглядываясь в его нахмуренное лицо.

— Ничего, ничего, — сухо отозвался Швецов. — Я не устал.

В шахту Швецов и Федор Пантелеевич спускались молча. Клеть, подрагивая и гудя, с огромной скоростью проносилась мимо сигнальных ламп и цифровых отметин глубины, мимо зарешеченных выходов в горизонты и бесконечного сплетения забранных в трубы проводов.

Спуск в шахту всегда захватывал Швецова своей стремительностью и тем волнующим ощущением легкости, которое неизменно приходило к нему в эти короткие секунды спуска-полета.

С удовольствием вдыхая в себя пресновато-горький, сухой воздух шахты, Швецов подтолкнул под локоть притихшего старика и, ничего не говоря, показал лишь глазами на промелькнувшую за решеткой цифру пройденной глубины.

Оглушенный и спуском и внезапной радостью оттого, что снова попал в шахту, старик только удивленно ахнул.

— Да, глубина солидная, — сказал Швецов. — Ну, что, Федор Пантелеевич, рад?

— А как же, — шепотом откликнулся старик. — Вот слушаю, что шахта говорит…

Он стоял, широко, по-шахтерски, расставив ноги, чуть склонив голову к плечу, и чутко вслушивался в несшиеся со дна ствола навстречу клети разноголосые звуки.

— Подходим! — вдруг возбужденно крикнул он.

Внезапно яркий свет ворвался в клеть. Громко зазвонили сигнальные звонки, и клеть остановилась.

Пока Швецов выслушивал рапорт сменного инженера и диспетчера, старик двинулся в глубину основного откатного штрека, а иначе — квершлага, такого широкого и с такими высокими сводами, что у ствола он походил скорее на зал, чем на штрек.

Весь квершлаг был залит ярким электрическим светом, и его высокие стены и потолок из пластов сильвинита и карналлита переливались на свету красными, белыми и синеватыми огнями.

— Ты смотри, ты смотри! — вслух выражал свое удивление Федор Пантелеевич. — Ты смотри, какую они тут залу отгрохали! Батюшки мои! Да что же это? По прежним временам тут площадке небольшой быть, а теперь!..

И он все шел и шел вперед, спотыкаясь о рельсы, шарахаясь в сторону от проносившихся мимо электровозов, восторженно замирая перед входами в штреки, которые, как огромные лучи, проникали в глубину шахты яркими рядами ламп.

— Вот это шахта! — вернувшись наконец к Швецову сказал старик. — Я такой и во сне не видывал!

— Сейчас поедем к

комбайну, — поднял руку Швецов, останавливая проезжавший мимо электровоз с порожними вагонетками. — Здравствуй, Кузнецов, — обратился он к машинисту. — Подвезешь?

— Здравствуйте, Леонид Петрович, — приветственно приподняв свою фибровую шахтерскую шляпу и залихватски посадив ее на затылок, сказал Кузнецов. — Кого-кого, а уж вас в первую очередь подвезу.

— Еще бы! — усмехнулся Швецов. — Я ведь не один, а с отцом твоим еду.

— С кем? — удивленно переспросил машинист и, не веря своим глазам, уставился на приосанившегося и ставшего как будто даже выше ростом в шахтерском костюме Федора Пантелеевича. — Отец?

— Я. Что кричишь-то? Ведь еще утром с тобой виделись, — важно кивнул сыну старик.

— Да как же ты сюда попал?

— Как, как! — рассердился Федор Пантелеевич. — Взял да вот с директором комбината и спустился. Оно ведь известно, — насмешливо покосился он на подошедшего сменного инженера, молодого человека в щеголеватой замшевой куртке на молнии, — чем человек повыше да постарше, тем с ним нашему брату — старику и разговаривать легче. Ну, дай руку-то! Помоги отцу! — властно приказал он сыну, подходя к электровозу. — Поехали!

Всю дорогу от ствола до камер, где были установлены новые комбайны, Федор Пантелеевич не уставал удивляться и по-хозяйски придирчиво расспрашивать сына обо всем, что привлекало его внимание.

— Да ты хуже всякой комиссии, — взмолился наконец сын. — Будет тебе выспрашивать-то. Или ты сюда спустился шахту принимать?

— А что же ты думаешь? — серьезно ответил старик. — За тем и спустился. Принимаю. Смотрю, как вы — молодежь — наше дело продолжаете.

— И что скажете, Федор Пантелеевич? — нагибаясь к нему и тоже храня на лице серьезное выражение, спросил Швецов. — Али порядка у меня тут нет? Замечания какие имеете?

— Замечаний не будет! — смущенно кашлянув, тихо сказал старик. — Все в порядке, Леонид Петрович…

Электровоз въехал в узкий, с нависшими сводами штрек, и в воздухе потянуло сладковатым запахом, который шел сюда из дальних выработок, где, видно, совсем недавно рвали динамитом калийную соль.

Федор Пантелеевич принюхался и, указывая Швецову на не потускневшие еще в срезах бревна креплений, озабоченно спросил:

— А как крепь-то, сдюжит? Рвете-то, видать, совсем близко.

— Рвем так, чтобы сдюжила, — ответил ему за Швецова сын. — Ты, отец, не сомневайся. У нас здесь все по науке.

— Так-то оно так, а только в шахтерском деле на одной науке не выстоишь, — ворчливо заметил старик. — Тут, Саша, еще и чутье нужно. Нюх! Понял?

— Как не понять, — передразнивая отца, принюхался к воздуху сын и вдруг, посерьезнев, глянул на ручные часы. — А ведь мне поспешать надо, товарищ Швецов, — сказал он и стал набавлять скорость. — Мы сейчас на четырех составах карналлит от комбайна берем. Только поспевай!

— Укладываетесь? — спросил Швецов.

— Все бы хорошо, Леонид Петрович, да вот на съездах иногда простаивать приходится. Не проскочил и стоишь, как у парома — ждешь, когда другой проедет.