Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

Александров Владимир Григорьевич

Почему она так властно держится и так богато одета?

Как смеет она лгать на Фридриха, будто он в связи с ней?..

Фридриху некогда заниматься такими глупостями: днем он всегда дома, а ночью — в клубе.

Страсть к картам — единственная страсть, которая доступна Фридриху.

А что за наглость подозревать Фридриха в шпионстве!..

Уж более русского человека встретить трудно!

Он даже обещал подать прошение о переходе в русское подданство, да война помешала, не принимают теперь таких прошений… Но что это за сафьяновый

портфель? Страх сжал сердце, и она бросилась к телефону.

— Барышня… пожалуйста… немецкий клуб… Мерси!.. Швейцар?.. Вызовите господина Гроссмихеля… Не приходил?.. Сегодня не был?.. Как не был?… Разве он не каждую ночь в клубе?.. Что вы говорите глупости… Я его жена, и мне он необходим…

Ноги подкосились…

Она услышала страшную истину: Фридрих и вчера и третьего дня не был в клубе.

А ей он соврал, что выиграл вчера три тысячи у Иловайского…

— А господин Иловайский здесь?

Ей ничего не ответили, должно быть, разъединили.

VI. ЕЩЕ ВИЗИТ

Резкий звонок заставил ее вздрогнуть.

Звонили сразу и с парадного хода, и с черной лестницы.

Отпереть некому.

Карла нет, а Мариша спит как убитая.

В кухне — топот шагов и мужские, незнакомые голоса.

Повар отпер. Вошли дворники и какие-то неизвестные.

Один из дворников через коридор прошел в переднюю и отпер парадную дверь.

— Полиция!.. Значит, Берта права. В самом деле, обыск!..

С Марьей Николаевной сделался обморок. Обморок и истерика не остановили обыска, который утонченно вежливым, даже нежным жандармским офицером был произведен самым тщательным образом.

— Сударыня, не откажите в любезности открыть этот стальной шкаф.

Марья Николаевна, как во сне, исполнила просьбу, раскрыла все, выдвинула все самые сокровенные ящики.

— Как и следовало ожидать, — с очаровательной улыбкой сказал жандарм, — обыск не дал никакого результата… Я попросил бы вас только сказать мне, чей это почерк?

Офицер вынул из портфеля конверт с выведенным по-детски крупно адресом.

У Марьи Николаевны отлегло от сердца.

— Это письмо моего восьмилетнего сына Воли. Муж должен был вчера отправить его в Берлин к бабушке…

— Скажите, не под диктовку ли отца писал мальчик…

— Да… это диктант… Бабушка интересуется успехами мальчика в немецком языке, и муж часто посылает ей образчики его диктовки.

— А где муж?

— Сударыня, я надеюсь, что он завтра же будет отпущен…

— Он арестован!..

— Ну, разве это так уже страшно…

— Но за что же!.. За что!.. Ведь я — его жена, урожденная Мордванова, старинная русская фамилия… Мои деды проливали кровь и мой брат на войне… Разве я вышла бы замуж? если бы не знала, как любит Россию Фридрих!.. Разве его жизнь не вся у меня на глазах… Разве я не могу дать голову на отсечение, что никакой политикой он не интересуется… Он знает только карты, — это его страсть, его жизнь…

Горячо прокричала и оборвалась.

VII.

БАБУШКА ИЗ БЕРЛИНА

Когда, наконец, непрошеные странные визитеры ушли, Марья Николаевна упала на постель и истерично зарыдала.

— Как! К этому делу припутывают не только мужа, но даже и Волю, моего чистого милого мальчика, за воспитанием и образованием которого Фридрих так ревниво следит… Почему диктант Воли ей не отдали и сказали, что он «приобщен к делу»…

Два-три раза в неделю муж сам занимается диктантом с мальчиком и продиктованное отсылает к бабушке…

Бабушка не нарадуется на успехи внука и всегда благодарит в письмах из Берлина и часто посылает ему игрушки и конфекты.

Муж уверяет, что она миллионерша и после смерти намерена внуку оставить свое состояние…

Марья Николаевна прекрасно знает, каков характер этих диктантов.

«Верочка захворала и целую неделю проведет в постели».

«Сегодня коровка промычала три раза».

«У куклы моей старшей сестры новый бантик»…

Вдруг адское подозрение ослепило мозг:

— А что как слова «Верочка», «постель», «коровка», «кукла», «бантик» имеют условное значение! А что если под видом бабушки эти условные сообщения посылаются в… другое место!

Марья Николаевна в газетах читала что-то в этом роде…

Кровь прилила, и Марья Николаевна крикнула во весь голос:

— Не может этого быть! Что за чушь, чушь, чушь!..

И даже ногами сама на себя затопала. Но не смогла заглушить чудовищного подозрения:

— Фридрих диктовал Воле донесения шпионского характера… Измена родине совершалась невинною рукою ее ангела, ее мальчика, ее гордости и радости…

Муж, Берта, Карл, сын, все служили одному делу, и только Марья Николаевна одна не подозревала, в какой трясине жила она.

— Так значит, не из клуба получает муж деньги? Значит, не в клубе проводит все свои ночи? Значит, на деньги, за которые муж продает мое отечество, существую и я, и дети, и все это благополучие, будь оно проклято!.. Какой позор!

И опять закричала и истерично затопала.

— Нет, нет! этого не может быть!..

— Изволили звать?

Марья Николаевна вздрогнула.

Перед ней стоял Карл, как всегда, почтительно ожидая приказаний.

VIII. МАТЬ ДЕТЕЙ ШПИОНА

Без сна, ломая руки, провела Марья Николаевна остаток ночи. Даже не раздевалась.

— Что делать? Донести на мужа!.. Все равно у меня сейчас мужа нет.

Муж отнят Бертой и тюрьмой, преступлением и прелюбодеянием… Но какой позор во всеобщее сведение заявить, что дочь профессора Мордванова, — мать детей шпиона и прелюбодея!..

К стыду своему, она чувствовала, что оскорблена, как жена и женщина, больше, чем как патриотка.

— Какой ужас!.. Он изменял мне и отечеству… Мне и отечеству…