Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— В ресторан.
— С какой целью посылали официанта к Ирине?
— Хотелось знать детально, что стряслось.
— И в больницу звонили, спрашивали о здоровье Балагура.
«Ей и это известно».
— Мне ответили, что еще идет операция.
Кривенко рассказал о своем пребывании в ресторане, пересказал уже известный Наталье Филипповне разговор с Дюлой Балогом, описал ужин и проводы на вокзал.
— Если я сказал что-нибудь не так, то только потому, что глотнул лишнего, позабылось...
— Вы неуверенно говорили о ноже, и я не пойму, потеряли нож в ресторане или
Кривенко изо всех сил старался изобразить на заросшем лице милую улыбку, но получился оскал.
— Не могу без нее жить...
И в тоне, каким он это сказал, чувствовалась фальшь. Не сумел Кривенко утаить и свою ненависть к Балагуру. Особенно это было заметно, когда рассказывал, как Дмитрий хотел убить его. Но пока что каждое его слово требовало тщательной проверки.
Под вечер прокурор познакомился с материалами следствия, допросил Кривенко и распорядился взять его под стражу и поместить в следственный изолятор.
На обшарпанных нарах Павел обхватил голову руками, уперся локтями в колени. «Дремлет», — подумал дежурный, закрывая маленькое окошко на обитой жестью двери. Но дремота обходила Павла — мысли роились и жалили, как пчелы. Зачем нужно было, вернувшись из Синевца, задерживаться у Дуськи? Почему сразу не убежал от Пасульского? Была же возможность! Еще там, в колхозе, когда вызвали в контору. «Ты баклуши бьешь, а нам лесоматериалы нужны!» Он спокойно ответил: «В назначенное время лес будет тут». Вошел Пасульский: «О! На ловца и зверь бежит!» И при всех сказал, будто Ирина требует алименты на дочь и придется Павлу ехать в Синевец.
«Если б я знал, Павел, — сказал председатель, — что ты уклоняешься от уплаты алиментов, я бы тебя на работу не взял».
Павел пропустил это мимо ушей. Спросил Пасульского: «Разве у Ирины есть претензии?» — «А ты считаешь, я на прогулку приехал?» Председатель добавил: «Любишь, Павел, смородину — люби и оскомину. Поезжай, утряси, что нужно, и возвращайся».
Пока Павел собирался в дорогу, Пасульский ждал в конторе. «Вот когда нужно было бежать!» — горевал теперь он. Не сообразил. Почему? Не испугался вызова в Синевец, даже обрадовался: «Ирину увижу, поговорю с ней... Я и без суда согласен платить. Мы договоримся...»
Не испугала его и мысль о сгинувших по его вине колхозных конях. «Рассчитаюсь!» Достал из-под обивки диван-кровати спрятанные там деньги, сунул в карман — пригодятся. До самого Синевца пытался угадать, как встретит его Ирина. «Денег не пожалею. И сверчку этому, Митьке, трояк на конфеты кину... Ирина подобреет...»
И ни о чем другом не думал. С верхней полки смотрел в окно вагона. Перед глазами плыли знакомые места, и чем ближе был Синевец, тем чаще билось сердце.
Пасульский закрыл журнал «Украина», вытащил бумаги из планшетки. А на Павла вдруг нашло: «Все. Пропал! Засудят... Я крал деньги...»
Не спеша спустился вниз. Брился, умывался, а в голове крутилось: «Лейтенант меня в тюрьму упечет... Не алименты, не
Из вагона выходил настороженный. «Если посадят в машину, удрать не удастся». На привокзальной площади участковый инспектор поискал кого-то взглядом. Он даже остановился перед черной «Волгой». В ней не было шофера. Пасульский махнул рукой: «Пошли».
Вокзал остался позади, а Павлу все не верилось, что идут пешком. На тихой, темной улице он опомнился, метнулся было в ближайший подъезд, но лейтенант схватил его за воротник: «Стой!» Павел резким движением выхватил из кармана бритву (спрятал, когда брился), махнул Пасульскому по глазам и бросился бежать.
Участковый инспектор скорчился, застонал, стал хватать воздух широко открытым ртом.
Кривенко бежал к речке через широкий двор, заставленный полными и пустыми бочками. Всполошил ленивого пса, который вылез из темного угла. И сам испугался. На мгновение остановился. Опять побежал. Внизу шумела вода, шелестели вербовые кусты. «Туда. Скорее туда!» И тут раздался выстрел и крик: «Стой!»
Залаяли собаки. На выстрел прибежал патрульный милиционер...
«За что вы так жестоко обошлись с Пасульским?» — хмурилась Кушнирчук на допросе.
«Чтобы убежать!»
«От наказания не убежите. Придется ответить за телесные повреждения, причиненные представителю власти. Статью Уголовного кодекса я вам читала, с выводами медицинской экспертизы познакомила. Итак, признаете вину?»
«Частично...»
«Почему не полностью?»
«Если бы Пасульский не схватил меня, дал убежать, я бы его не тронул».
«Лейтенант исполнял служебный долг, а вы проявили дикую жестокость. Как оцениваете свой поступок?»
«Никак. И человек может стать зверем, чтобы выжить».
«Смертельная опасность вам не угрожала даже в такой мере, как тогда, когда Пасульский вас, маленького мальчика, снял с парома. Так вы его отблагодарили?»
Кривенко постучал кулаком по колену.
«Меня Пасульский спас, а отца застрелил».
«Экспертизой доказано, что ваш отец застрелился сам».
«Ваша экспертиза вам и служит».
«Эксперты служат закону и отвечают за свои выводы».
Кривенко сощурился.
«Я в это не верю».
«Дело ваше, — спокойно сказала Наталья Филипповна. — Так вы отрицаете нападение на участкового инспектора Пасульского?»
«Что было, то было, никуда не денешься», — покорно сказал Павел, словно надеялся в покорности найти шансы на спасение. А они, эти куцые шансы, обошли его...
Павел вскочил. Заходил по камере взад-вперед. Отойдет от стены с зарешеченным окошком и шагает к двери — ходить легче, чем лежать.
«Если б не Пасульский, может, и не докопались бы до фиктивных ведомостей. За то, что незаконно начислил и взял себе две тысячи двести рублей, будут судить. Жадность погубила...»
Защитником Павел решил взять знакомого адвоката, который писал запрос в исправительно-трудовую колонию, разыскивая Балагура. Адвокат найдет копию запроса, процитирует и скажет: «Как видите, и тут подсудимый Кривенко проявил человечность, взял на себя заботы по розыску Балагура...»