Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
На кухне, разбивая одно за другим яйца над горячей сковородкой, Павел Александрович опять с теплотой подумал о своей гостье: «Ну и Альбина, ну и Альбинка…»
Когда он вошел с дымящейся и шипящей сковородкой в комнату, Альбины Петровны там не было.
— Альбинка! — крикнул он и тут увидел на колченогой табуретке, где еще пятнадцать минут назад лежал пакет с каракулевыми шкурками, пачку денег. Он выругался с горечью.
…Он проснулся оттого, что в квартиру звонили. «Пусть трезвонят, — подумал Зуев. — Никому не открою. Ни одного покупателя не пущу!»
Он пошел на кухню. Хотелось пить. Павел
Днем Зуев с оглядкой, чтобы не столкнуться с каким- нибудь еще покупателем, выбрался из дома и, взяв такси, поехал на товарную станцию. В кармане у него была бумага от Васиного института с просьбой помочь с контейнерами, но Павел Александрович к начальству не пошел, а часок покурил на солнышке с двумя грузчиками. Потолковал с ними о жизни.
Ранним утром следующего дня они умело и быстро перетаскали коробки с книгами и мешки с барахлом в контейнер.
— А это? — спросил дядя Миша, показав на валявшиеся россыпью на полу книги.
— Пускай остаются, — махнул Павел Александрович. — Наука тут, не моего ума дело.
— Да ты что, мужик, рехнулся? — удивился дядя Миша, присев на корточки и перебирая книги. — Не тебе, так детям сгодятся. Давай ворохом переносим. Места в контейнере хватит.
Когда контейнер был закрыт, все вместе поднялись в квартиру. Зуев достал из кошелки бутылку водки, колбасу, масло. Толстые стаканы он тоже оставил для этого случая. Разлив водку, Павел Александрович чокнулся с грузчиками, но пить не стал. Сказал:
— Вы тут закусывайте, я счас… — пошел пройтись по пустым комнатам. Ничего здесь уже не напоминало о брате. Ничегошеньки. Только груда ненужных бумаг да темноватые обои на тех местах, где когда-то висели пейзажи. «Зря я этой Альбине картинку отдал», — пожалел Павел Александрович.
Вид пустой, безликой квартиры успокоил его. «Вот и хорошо, вот и ладно, — подумал Зуев. — Очень даже здорово». Повеселевший, он вернулся на кухню.
— Ну что, мужики?! Заправились? Тогда по коням!
РЕКИ ВАВИЛОНА
Вера Ивановна проснулась рано. Небо за окном еще только-только начинало синеть, смерзшаяся за ночь темень словно подтаивала, подогретая пока невидимым солнцем. На пустынной улице гулко раздавались шаги первых прохожих. С натужным гудением прополз лифт. Хлопнула дверь парадной, и по асфальту лениво заскребла метла дворничихи. Вера Ивановна ясно представила себе, как загребает метла желтые листья, нападавшие за ночь с большого тополя, что растет рядом с домом.
Ночью она плохо спала. Еще с вечера разболелась голова, но Вера Ивановна принимать пирамидон не стала. Подумала, что уснет и так, а после сна боль пройдет. Но боль не прошла. И потому, наверное, снились всякие кошмарные сны. Снился муж Анатолий. Как будто она с другими женщинами копает под Колпином окопы, поднимает голову и видит Анатолия, заросшего густой темной щетиной, опухшего и грустного. Вера Ивановна бросает лопату, хочет выбраться из жидкой глины, но сил у нее не хватает, ноги будто чугунные, не оторвать от земли.
«Толя, Толя!» — кричит она и просыпается в испуге.
— Приснится же такое, — громко сказала Вера Ивановна,
В июне сорок первого Анатолий ушел в ополчение, а в ноябре погиб. Лишь однажды заскочил на час домой, опухший от голода, небритый — такой, каким и увидела Вера Ивановна его сегодня.
Не зажигая света, Вера Ивановна привычно протянула руку, нащупала на тумбочке валидол, достала одну облатку, разломила пополам и половинку положила под язык. Уснуть-то уснула, но дурные сны преследовали ее всю ночь. А теперь вот вдобавок от валидола горечь во рту.
По коридору прошелестели легкие крадущиеся шаги, звякнула кастрюля на кухне, тонкой струйкой потекла вода из крана. «Чепикова заходила», — с неприязнью подумала Вера Ивановна. Чепикову она не любит. С давних пор. Пожалуй, с сорок пятого, когда поселилась, вернувшись из эвакуации. Их дом был разрушен, поселили вот здесь, в крохотную комнатку рядом с кухней. В бывшую людскую. Обещали потом дать что-нибудь получше, да так и не дали ничего. Даже после того как отремонтировали их старый дом на Седьмой линии. Для Веры Ивановны с сыном места там не нашлось. Она ходила в исполком, требовала. Имела право требовать — жена погибшего фронтовика. Но зампред исполкома сказал, что дом перепланировали, построили ванные комнаты, которых раньше не было, квартир стало меньше. Потом-то Вера Ивановна наведалась в этот дом, даже позвонила в свою бывшую квартиру. Открыла ей пожилая приятная женщина. Провела по комнатам. Ванну там, правда, сделали, но за счет кухни. В квартире было чисто, стояла красивая мебель. Вера Ивановна на несколько минут задержалась в большой комнате с фонарем. Они любили здесь собирать гостей и подолгу чаевничать. Потом играли в лото, в «девятый вал»…
Одно время стали говорить, что всем ленинградцам, пережившим блокаду, дадут отдельную жилплощадь. Веру Ивановну даже вызывали в исполком, вносили в какой-то список, но потом все заглохло. Приходится мириться с жильцами. И с Чепиковой приходится мириться. Вера Ивановна даже раскланивается с ней, как ни в чем не бывало. Но не любит ее. Даже тихие ее шаги по утрам раздражают Веру Ивановну больше, чем откровенный топот Кирилла, второго соседа. Все эти тихие шаги и приторные улыбки у Чепиковой — неискренние, показные, на публику. Вера Ивановна никогда не забудет, как Чепикова спросила однажды ее на кухне, в присутствии других жильцов: «А почему бы вам, Верочка Иванна, не попроситься в дом для престарелых? Там ведь прекрасные условия».
Это ей-то — в дом для престарелых? Слава богу, она пережила здесь в Ленинграде самые тяжелые годы. И работала, не отлеживалась дома. Да и теперь у нее сил хватает. И к сыну она могла бы поехать. Что он, не принял бы мать? Правда, не очень-то хорошие отношения сложились у нее с невесткой. Ну и что? Стерпится— слюбится.
Вера Ивановна догадывается, почему Чепикова спит и видит, когда она умрет или съедет с квартиры — комнатушку ее сразу приспособят под ванну.
Хлопнула входная дверь. Это ушел на работу Кирилл. Он всегда уходит первым. Ехать ему далеко, к Нарвским воротам. Кирилл хоть и грубоват, но к нему Вера Ивановна относится с уважением. Вот уж работяга. Уже к семидесяти, а все таскается на свой завод. И пенсию хорошую мог бы получать. Живет один. Три года, как похоронил жену.