Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Ты как же теперь управляться будешь, Алексаныч? — допытывался Валовой. — Повезешь все с собой, в родные пенаты или здесь в оборот пустишь?
— В какие Пенаты? Наш поселок Заречьем зовется.
— Вот я и говорю — в Заречье свое повезешь? В ящичках-коробочках?
Зуев засмеялся, по старой привычке прикрыв ладонью рот. Когда беззубым ходил, все, бывало, ладонью прикрывался.
— Ящички… — Он посмотрел на большие кухонные шкафы да полочки. — Тут не ящики, а вагоны нужны. Да куда мне ставить-то? Куда? У меня дома в одной комнате шифоньер стоит да кровать, а кухня у нас общая, у
— Вот я и спрашиваю. Повезешь, Алексаныч? Может, под эту мебель тебе начальство новую квартиру выдаст?
— Вот балабол! — усмехнулся Павел Александрович. — У меня и вторую мою комнатенку скоро заберут. Я один, а комнаты две, что тут скажешь? Жениться бы. Матери-покойнице обещал. — Он помрачнел и задумался. Сознание полного своего одиночества снова пронзило его острой болью. «Эх, нескладно, нескладно все у меня состроилось. Была бы хоть Катерина. Вместе бы все придумали. Может, и я теперь с ней в Гатчину поехал. Колечка бы при нас был. Учился. Вон сколько книг нам Василий оставил».
— Не повезешь, значит, Алексаныч?! Душа ты моя простая. — Валовой налил снова водки, поднял рюмку. — Давай, чтобы все хорошо было! Чтоб в лучшем виде!
Они снова выпили. Зуев принес бутылку коньяка, найденную за книгами. Наверное, коньяк и вправду был хорош, потому что Валовой радостно закричал:
— Ну ты даешь, Алексаныч! Ну удивил, простая душа! Разбираешься, что почем! Такой коньяк, братец, на кухне не пьют. Нет, нет! Не пьют, — говорил он, любовно нянча бутылку в руках. — Собирайся, в комнаты пойдем. В библиотеку! К Василию Александровичу. — Валовой встал из-за стола. Небрежно отодвинул от себя тарелку с остывшими пельменями и, увидев, что
Павел Александрович берет в руки блюдо с хлебом, икнул и засмеялся.
— Оставь, оставь, к такому коньяку другая закуска положена.
— Другой нет, — развел руками Зуев. Оттого, что он резко поднялся, голова у него чуть закружилась и кухня качнулась перед глазами, но тут же встала на место. — За колбасой разве сходить, — сказал он неуверенно и тут же подумал, что уходить ему из квартиры не следует. Дружба дружбой…
Но Валовой и сам отказался от колбасы.
— Может, яблочко у тебя есть, — спросил он. — Или шоколадка?
— Чего тут только нет. — Павел Александрович вспомнил, что в гостиной, в буфете видел в вазочке шоколадные конфеты. Он вчера даже попробовал было, но конфеты совсем закаменели от времени. «Ничего! — усмехнулся он про себя. — Для тебя, друг мой ситный, и эти сойдут. А я и мануфактурой этот коньяк занюхать могу». Коньяк Зуев не слишком уважал.
Под радостные восклицания Валового он принес вазочку с конфетами.
— Рюмки, рюмки новые достань! — потребовал Валовой.
Зуев открыл дверцу бара. Выстроенные как на параде, засветились хрустальные фужеры и рюмки разных родов войск. Валовой заглядывал в бар из-за спины Павла Александровича.
— Какие брать-то?
Валовой не ответил, протянул руку к большой квадратной бутылке, на которой был нарисован чудной мужик с алебардой.
— И джин тут! И виски…
— Осади, осади! — прикрикнул Павел Александрович. — Рюмки, говорю, какие брать?
— Те вон, — показал Валовой. —
Валовой ловко открыл коньяк, плеснул себе капельку, погрел бочонок в ладони, принюхался.
— Амброзия! — выпил, смакуя, и лихо подмигнул Павлу Александровичу. Потом налил уже в оба бочонка.
— Ты, Алексаныч, все продай. Не тащи с собой этот хлам. Хочешь, я знакомым свистну? Они тебя от хлопот избавят. Выберут что кому. И денежки с доставкой на дом. Из лапки в лапку. Тепленькие. И книги продадут…
— Мели, Емеля! — рассердился Зуев. — Как же это книги продать?
— А что? Букинистам. Или друзьям. Я свистну. Они возьмут, — стрельнул глазами Валовой.
— Как же их продать-то? — Павел Александрович отставил рюмку и, всплеснув руками, обвел взглядом шкафы с книгами. — Васька их полжизни копил. Книжечку к книжечке подбирал. Все у него тут нужные… — Он уперся взглядом в пестрые тома Детской библиотеки и поправился — Ну, может, и не все нужные, да все его любимые. Я как приезжал — он мне то одну покажет, то другую. Все про них знает. Как начнет рассказывать, заслушаешься. Как же продать-то? Он мне не простит. — Павел Александрович и правда вспомнил, как много показывал брат ему разных книжек, как вместе листали они большущий том, где было написано про Петербургскую губернию, даже про их поселок Заречье. Да все так точно — и про церковь, — она и сейчас стоит, только заколоченная, — и про то, сколько дворов было, и что сеяли, да сколько коров-овец держали. «Нет, Васька головатым мужиком был, — это уж точно, — подумал Павел Александрович, теплея. — В кого он уродился, не пойму. Сроду у нас, у Зуевых, ученых не было? Вот только что ж он, прохвост, мать похоронить не приехал?! Ладно уж раньше, когда болела, не выбрался! А на похороны-то!»
— Чу-у-дак! — пьяно улыбался Валовой. — Сам говоришь— не все книжки нужные. А тебе они и вовсе ни к чему, Куда ты, к примеру, поставишь их?
— Детские — сынку моему, — строго сказал Павел Александрович и задумался. Ну куда и правда денет он Васькины книги? Дома места нет. Тетке Нюре в избу поставить? Изба большая, места много. Да ведь растащат соседи. Один придет, другой. Тетка никому не откажет, а потом позабудет. Как пить дать растащат… Валовой, наверное, почувствовал его сомнения.
— Ты, Алексаныч, добрая душа, правильно решил, — детские сынку. А остальные ж? Продай, продай в хорошие руки. Деньги будут — у себя в деревне корову купишь.
— Сам корову покупай! — озлился Зуев. — Вишь ты, придумал — в хорошие руки! Уж не в твои ли? Небось полцены бы дал, а?
— Ну, Алексаныч, зачем так грубо? — обиделся Валовой, но обиделся как-то ласково, и Павлу Александровичу показалось, что он совсем трезвый. Во всяком случае, стреляющие глаза его были совсем трезвые. — Я же к тебе со всем почтением. Как к брату. Мне-то самому ничего не надо. Я даже свои книжки назад не прошу. Еще в прошлом году Василию Александровичу давал почитать, а так получилось, что отдать ему все некогда было. Болел он, сердешный…