Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– По всей вероятности, это не больница, а прибежище офицеров, которых время от времени переправляют на Дон, - сказал Лацис.
Калугин сидел молча. Он не считал себя вправе высказывать мнение, пока его не спросят.
– А вы как думаете, товарищ Калугин?
– обратился к нему Дзержинский.
– Считаю: товарищ Петере прав.
– Рентгеном просветить, конечно, надо, - согласился Дзержинский.
– Но умно, не поднимая шума. Иначе спугнем. Кто-то из наших под видом обычной медицинской инспекции отправится в больницу. И вместе
– Поедем мы с Лацисом, - сказал Петере.
– А Калугин возьмет под контроль Иванова.
– Кстати, - сумрачно начал Калугин, - только что товарищ Лафар доложил, что в Малый Левшинский, дом три, приходят подозрительные люди. И среди них - известный вам штабс-капитан Ружич, он же Громов.
И Калугин рассказал все, что произошло у Мишеля с Ружичем вблизи кафе "Бом", отметив, что причиной тому - неопытность молодого чекиста.
– Конечно, беда эта невелика, - добавил он.
– В штормах побывает, ветрами просолится - и порядок.
Парень он наш с головы до ног.
– Ну что же, - задумчиво сказал Дзержинский.
– Наперед надо быть предусмотрительнее. Конечно, от ошибок и промахов мы не застрахованы. Не удивительно:
учились и учимся не в университетах, а в гуще масс, в борьбе. А вообще-то сам факт не очень вяжется с характером товарища Лафара. Может, на него повлияли другие обстоятельства?
– Повлияли, Феликс Эдмундович!
– подтвердил Калугин.
– Я ему сегодня баньку устроил. Прекрасный товарищ и вдруг... Еще контре голову не срубили, а он...
влюбился!
– Ив кого же, если не секрет?
– В Юнну Ружич, - ответил Калугин.
– Надо же, все так переплелось!
– И он знает, что этот Ружич - ее отец?
– В том-то и дело, что знает.
Дзержинский посмотрел на озабоченное лицо Калугина, и ему ясно представилось, как тот устраивал Лафару баньку.
– Значит, из-за любви к дочери отпустил отца?
– спросил Дзержинский.
– Ни в коем разе!
– поспешно возразил Калугин.
– Он не из таких!
– Тогда за что же вы ему устраиваете баньку?
– А пусть выбирает: или работа в Чека, или любовь!
– А если и работа, и любовь?
– В глазах Дзержинского заиграли озорные искорки.
– Эти явления, Феликс Эдмундович, друг другу враждебные, знаю по себе, - упрямо стоял на своем Калугин.
– Враждебные?
– переспросил Дзержинский и раскатисто и молодо рассмеялся.
Дзержинский наконец успокоился и серьезным тоном спросил:
– А у товарища Лафара есть план действий?
Калугин в спешке не поинтересовался, как думает действовать Мишель, и потому молчал.
– Узнайте, - сказал Дзержинский, понимая, чем вызвано это молчание. Он парень с головой. Но учтите:
самостоятельность предполагает ответственность. И величайшую. Особенно Лафара не ругайте. Ведь не один же Ружич нам нужен. Пожалуй, все складывается так, как надо. Главное - обезвредить
– После установления квартиры, которую посещает Иванов, необходимо без промедления арестовать всех, кто в ней окажется, - предложил Петере.
– Правильно, - поддержал Дзержинский.
– Нам предстоит выдержать серьезный экзамен. Нелегко было справиться с анархистами, с различными группами саботажников и белогвардейцев. Но во сто крат сложнее справиться с тщательно законспирированной контрреволюционной организацией, имеющей крепкую дисциплину. Кто такие комиссары и следователи ВЧК? В большинстве своем рабочие, большевики. Но у них нет еще опыта, чекистской сметки, оперативного мастерства. И все же экзамен держать придется - судя по всему, нас задумал экзаменовать сам господин Савинков.
– Выдюжим, Феликс Эдмундович!
– заверил Калугин.
15
После того как Юнна побывала в кафе "Бом" вместе с Велегорским, после того как она увидела там Мишеля и не сомневалась, что он тоже увидел ее, у нее было очень тяжело на душе. Тяжесть эту порождало противоречие, о существовании которого она и не подозревала прежде.
Раньше счастье представлялось Юнне чем-то вроде солнечного утра, когда хочется бежать в неведомое, стараясь достичь горизонта, дышать ветром и солнцем и чувствовать себя счастливой просто потому, что живешь на земле.
Но вот в душе возникло совершенно новое чувство. Она еще боялась назвать его любовью, лишь повторяла и повторяла про себя с радостью и изумлением: "Со мной еще такого не было! Не было, не было!.."
Теперь, когда она осознала, что во всем мире у нее есть лишь одпп-единствепный человек, который воплощает в себе и Москву, и Россию, и весь мир, она первый раз в жизни поняла, что такое любовь. Из слова, которое так часто произносят люди, любовь превратилась для нее в волшебство. Но чем сильнее и ярче проявлялось это волшебство, тем сильнее было страдаыпе, потому что, как думалось ей, он и она шли своими путями и что-то более властное и могучее, чем любовь, разъединяло их в этой тревожной жизни.
В салом деле, разве не могло разъединить, более того, навсегда разлучить их то, что она, не терпевшая лжи, вынуждена была сказать Мишелю, что едет в деревню под Тарусой, в то время как оставалась в Москве? И разве их окончательно не разъединила та ночь, в которую она с Велегорским пришла в кафе? Что подумал Мишель, увидев ее с Велегорским и не услышав от нее ни единого слова о том, что пришла сюда лишь в силу жесточайшей необходимости?
Но разве лишь этим исчерпывались ее муки? Как поступит Мишель, когда узнает правду о ее отце? Как объяснить ему все это, если она не имеет права объяснять?