Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
Преуспевающий жиголо, прекраснейший на земле Мужчина которого постоянно будешь встречать, но никогда ни в чем не будешь уверен. Роль без слов.
И потом еще один из твоих любимцев, владелец парусной яхты; иногда но это будет гораздо позже, и ты уже будешь не очень-то в форме, и состояние твое будет с каждым днем ухудшаться, так что уже трудно будет представить тебя управляющимся с парусами, иногда по ночам ты будешь мечтать о нем. О буре я расскажу с особым старанием, это как музыка своего рода музыка.
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Я буду свистеть и завывать, как
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Маленький брюнет, всегда в плохом настроении и прозванный поэтому Маленький-Брюнет-Всегда-в-Плохом-Настроении. В прошлом году совершенно неожиданно буквально свалился на тебя, соблазнил, ты и опомниться не успел и вынужден был, лучше было бы сделать это пораньше, просто выставить его, решиться на это, в чем ты потом его упрекнешь и тотчас же об этом пожалеешь, и с тех пор, но уже с некоторыми к тому основаниями, он постоянно будет на тебя дуться и перестанет здороваться, навсегда Жаль.
Молодой Эрик Пересмешник, я выучил список наизусть, но совершенно не представляю, о ком идет речь. Надо поинтересоваться у Луи (так или иначе мне известны разные Эрики и четыре Фабриса, что, впрочем, ничего не решает…)
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. У меня пять Сержей разного времени и без особых отличительных признаков, и мне тоже не очень-то просто. Но всех их и каждого в отдельности я очень люблю.
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Великолепный боксер, скажем прямо — сегодня можно сколько угодно улыбаться, но трудно было бы поверить, — тогда, в прошлом, ночью, все они были боксерами, и великолепными. Если у кого-то есть желание сыграть боксера вместо меня, я нисколько не огорчусь, я ростом не вышел.
Меланхолический художник, родом из Клермон-Феррана, он занимался фигуративной живописью, и ты вместо предусмотренной вечной любви постепенно переходил в разговорах с ним на кого-нибудь из твоих любимых писателей, о ком он ничего не знал и про которого ты думал, что он тоже из Клермон-Феррана, а потом, годы спустя, узнал, что вовсе нет, ты ошибся, как в городе, так и в писателе, и ты пожалеешь о предусмотренной ранее вечной любви. Никогда не следует смешивать жанры — останешься в проигрыше.
Потом еще Марк, которого ты находил порочным не без приятности — в то время ты мало что знал и понимал и пытался укрыться за словами, тебе всегда было свойственно укрываться за словами, — и который как-то после битвы, настоящей битвы — ты с ним виделся достаточно часто, и вот однажды после одной весьма неторопливой прогулки, потому что стояла отличная погода, и после битвы он спросил, не хочешь ли ты купить мебель, так как он потерял все свое состояние, если так можно сказать, и теперь решил продать мебель. Я сыграю его обнаженным, это снимет напряжение, если умело взяться за дело.
Любимый ассистент знаменитого Мастера, ты теперь следишь за положительными рецензиями на его творчество в журналах, пытаясь поровну распределить заслуги между учителем и учеником. Ассоциативная память заставляла тебя иногда в особо важных разговорах говорить о Мастере так, будто ты был знаком именно с ним, а не с Ассистентом, и тебя вполне устраивало повисшее в воздухе сомнение.
Тот, у которого
ЛУИ. Он и в моей жизни сыграл важную роль, не знаю, что с ним потом стало. Как, впрочем, и с ребенком не знаю, что стало, часто об этом думаю.
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Умер, скорее всего, учитывая, что и тогда был плох.
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. И поэтому никогда ничего не надо упускать из виду, мы не должны ни о чем забывать, оставлять без внимания, из этого рождается ложь, страшный обман, смерть ребеночка, все подобные истории, которые нам рассказывают по ночам и в которые вовсе не следует верить, принимать их за чистую монету…
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Так никогда ни во что и не веришь?
ЛУИ. Надеюсь, что это не так. Не знаю даже, что бы я предпочел на самом деле: скорее даже смерть ребенка, чем предательство отца по отношению ко мне.
ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Тот — я продолжаю — из Гамбурга, что всегда предпочитает, чтобы его избивали до полусмерти, потом мы встретились с ним, вполне живым, в Париже, где он жил с другим парнем, который, в свою очередь, требовал, чтобы его душили, пока он не потеряет сознание, так что не очень-то просто представить, как же они уживаются друг с другом.
ЛУИ. А еще тот, что в конце концов убьет того, первого.
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Джек, американец из Берлина.
ЛУИ. Это было на второй день после моего приезда в Берлин, и снова я его увижу, бывают же совпадения, на следующий день после моего возвращения во Францию, но уже через несколько месяцев. Он меня узнал, и я был тронут. Меня всегда трогает, когда меня помнят.
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Ив, долгое время чемпион по плотским радостям в твоей личной коллекции (так ты сам об этом говоришь, когда остаешься один, без свидетелей). Ты считал его немцем — из-за города, из-за акцента, но он был лионец, и позже, каждый раз при встрече — он так растолстел, что ты еле-еле его узнавал, — ты спрашивал себя, откуда же бралась его сила, что так возбуждала тебя в ваших первых забавах. Думаю, что можно его оставить. Если он явится в теперешнем своем виде, первоначальное впечатление сделается совсем уж непонятным.
ЛУИ. Можно сказать и так.
ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Томас, тоже в Берлине, вот он переоделся и стоит вместе с тобой под дождем в ожидании такси. Для общего счета (Мне понадобится зонтик, единственный реквизит, а дождь мы себе представим.)
Так мы будем стоять, Томас и ты, не зная, что сказать друг другу. Было ясно, что мы больше не увидимся и что даже не пожалеем об этом, мы знали, что не пожалеем, и это всегда точка отсчета всегда по ней, этой остывшей печке, судим мы о важности предстоящей сцены, мы будем стоять рядом, бок о бок, вместе, да вместе, как бы то ни было, под дождем, в продолжение нескольких минут вечности.