Антология современной польской драматургии
Шрифт:
ФОНАРЬ. Ну да, повесим над кроватью. (Еще раз просматривает фотографии.) Ну и месиво. У чувака лица нет.
КЕРМИТ. Видел? А сейчас есть…
ФОНАРЬ. Это тоже он?
КЕРМИТ. Ну, нехило он его кабелями, а?
ФОНАРЬ. Б-о-о-о-же! На фига ты мне это показываешь?
КЕРМИТ. А ты что думал… откуда Утюг-то? Сам видел.
ФОНАРЬ. Так это же его этот… Арнольд.
КЕРМИТ.
МЕЛКИЙ. А гладить циклопа?
БРАТ ПАВЕЛ. Не понял.
КЕРМИТ. Ну, гонять лысого — тоже грех?
БРАТ ПАВЕЛ. Грех.
ПАХАН. А порево?
БРАТ ПАВЕЛ. Я не знаю, что ты понимаешь под словом «порево», но, по-видимому, да.
ТЕЛКА. А кореша обокрасть тоже грех?
БРАТ ПАВЕЛ. Тоже.
НАЦИСТ. А если случайно кого-нибудь пырнуть?
БРАТ ПАВЕЛ. Случайно?
НАЦИСТ. Ну, например, в автобусе?
КЕРМИТ. Или в подземном переходе, или в подъезде?
БРАТ ПАВЕЛ. Тоже.
УТЮГ. Тогда все грех?
БРАТ ПАВЕЛ. Не все.
КЕРМИТ. А целка может мне… того?..
БРАТ ПАВЕЛ. Не может!
МЕЛКИЙ. А что можно с ней делать?
БРАТ ПАВЕЛ. Ничего… Ну, то есть не совсем… Много вещей можно…
ВСЕ(ржут). Ха-ха-ха!
КЕРМИТ. Палку бросить?
БРАТ ПАВЕЛ. Нельзя…
НАЦИСТ. А чтоб в рот взяла?
БРАТ ПАВЕЛ. Ни в коем случае!
МЕЛКИЙ. Тогда все грех.
БРАТ ПАВЕЛ. Не все.
ТЕЛКА. А если кинуть лоха на сотню или больше… на штуку, две… Это же не очень большой грех? Чувак же мог потерять или по доброте отдать.
БРАТ ПАВЕЛ. Я уже сказал, это большой грех.
ПАХАН. Блядь, ну ничего нельзя.
БРАТ ПАВЕЛ. Это тоже грех.
ПАХАН. Что? Уже даже говорить нельзя?
БРАТ ПАВЕЛ. Говорить можно, даже нужно! Но выражаться нельзя.
КЕРМИТ. Эээ, а как тогда жить? Это же нереально.
НАЦИСТ. Тогда лучше
БРАТ ПАВЕЛ. А это самый большой грех.
ПАХАН. Ебнуться можно — даже помереть нельзя! Лучше уж быть неверующим, поменьше будет проблем.
БРАТ ПАВЕЛ. Неверующие, знаешь, где гниют? Как тебя вертухаи… того, а тут ты — как у Христа за пазухой.
БРАТ ПАВЕЛ. Под ноль или как?
ФОНАРЬ. А спасти ничего нельзя?
БРАТ ПАВЕЛ. Станешь скинхедом и будешь иметь полный респект у остальных.
ФОНАРЬ. Мне по хер!
БРАТ ПАВЕЛ. Поаккуратнее выражайся, это Божье место.
ФОНАРЬ. Правда?
БРАТ ПАВЕЛ. А ты не видишь? (Указывает на крест, висящий на стене, с распятым на нем Христом.) Будешь выглядеть адекватно тому, что натворил.
ФОНАРЬ. Что?
БРАТ ПАВЕЛ. Я видел фотографии. Полный отчет о преступлении.
ФОНАРЬ. Я не хотел. Так получилось…
БРАТ ПАВЕЛ. Не пизди!
ФОНАРЬ. Вы что? Здесь же Бог… (Взглядом указывает на крест.)
БРАТ ПАВЕЛ. Вот именно! И поэтому не ври!
ФОНАРЬ. Я не вру. Я правда не знал этого чувака, но если мне девчонка сказала, что с ним надо что-то сделать, то что я мог?
БРАТ ПАВЕЛ. Надо было ей сказать…
ФОНАРЬ. Он ее ударил, надо было ему ответить, ведь женщин не бьют, верно?
БРАТ ПАВЕЛ. Если она дура, то, может быть, заслужила?
ФОНАРЬ. Это была девчонка друга.
БРАТ ПАВЕЛ. Ну и что?
ФОНАРЬ. Он пришел ко мне и сказал, что чувак ударил его девушку, и что надо его оттырить.
БРАТ ПАВЕЛ. Оттырить, значит пару синяков поставить, и все. (Состригает остатки торчащих волос. Рыжие клочья падают на пол, повторяет задумчиво, с иронией.) Оттырить… оттырить. (Смотрит на рыжего парня, который теперь, с обритым черепом, выглядит еще более юным и невинным.)