Антоний и Клеопатра
Шрифт:
— Не расстраивайся, Октавия, — сказал он, стараясь держать голос под контролем. — Читая письмо, я подумал о двух вещах. Во-первых, письмо отражает ту сторону Антония, которую мы оба знаем, — сердитый, нетерпеливый, упрямый. Я словно вижу и слышу, как он рвет и мечет, бегая по комнате. Это его типичная реакция на действия Цезаря как на оскорбление. Просто так получилось, что ты — посланец с плохой вестью, которого он убил, чтобы выпустить пар. Вторая мысль серьезнее. Я думаю, что Клеопатра все выслушала, сделала себе заметки и сама продиктовала этот ответ. Если бы Антоний
Это возымело действие. Октавия вытерла слезы, высморкалась, в отчаянии посмотрела на мокрый платок Фонтея и улыбнулась.
— Я испортила платок, надо его выстирать, — сказала она. — Спасибо, дорогой Фонтей. Но что мне делать?
— Пойти со мной на спектакль «Облака» Аристофана, а потом написать Антонию, словно этого письма и не было. Спросить его, как он хочет поступить с подарком Цезаря.
— И спросить, когда он намерен приехать в Афины! Можно, я напишу это?
— Конечно. Он должен приехать.
Прошел еще месяц трагедий, комедий, лекций, экскурсий, любых развлечений, какие Фонтей мог придумать, чтобы помочь бедняжке провести время, пока не придет ответ Антония. Интересно, что даже Пердите не удалось вызвать скандал по поводу того, что Фонтей всюду сопровождает сестру императора Цезаря! Просто никто не мог поверить, что Октавия входит в штат неверных жен. Фонтей был ее охранником. Цезарь не делал из этого секрета и проследил, чтобы его желание было известно даже в Афинах.
К этому времени все уже говорили о продолжающейся страсти Антония к женщине, которую Октавиан называл царицей зверей. Фонтей оказался между двух огней: он очень хотел выступить в защиту Антония, но, по уши влюбленный в Октавию, он был озабочен только ее благополучием.
Второе письмо Антония не стало таким шоком, как первое.
Возвращайся в Рим, Октавия! В Афинах мне нечего делать в обозримом будущем, поэтому бесполезно ждать меня там, ведь ты должна присматривать за твоими детьми в Риме. Я повторяю: возвращайся в Рим!
Что касается людей и всего остального, отправь их немедленно в Антиохию. Фонтей может приехать с ними или нет, как хочет. Из того, что я слышал, он нужен тебе больше, чем я. Я запрещаю тебе самой появляться в Антиохии, ясно? Поезжай в Рим, а не в Антиохию.
Наверное, слез не было из-за потрясения. Боль была ужасная, но она существовала самостоятельно, не связанная с ней, Октавией, сестрой императора Цезаря и женой Марка Антония. Боль рвала, выжимала ее насухо, а она могла думать только о двух девочках. Они проплывали перед ее мысленным взором. Антония — высокая, русоволосая. Мама Атия говорила, что она очень похожа на Юлию, тетю бога Юлия, которая была женой Гая Мария. Антонии только пять лет, но она уже понимает, что такое повиновение, сочувствие, доброта. А Тонилла — рыжеволосая, властная, нетерпеливая, безжалостная, бесчувственная. Антония едва знала своего папу, а Тонилла
— Ты вся в отца! — кричала бабушка Атия, не в силах скрыть раздражение.
— Ты вся в отца, — нежно шептала Октавия, еще больше любя этот маленький вулкан из-за этого сходства.
Она понимала, что все кончено. Наступил день, который она когда-то предвидела. Всю свою оставшуюся жизнь она будет любить его, но должна будет существовать без него. Что бы ни связывало его с египетской царицей, связь эта была очень сильная, может быть, неразрывная. И все же — все же — где-то в глубине души Октавия знала, что их союз несчастливый, что Антоний и хотел его, и ненавидел. «Со мной, — думала она, — у него был мир и согласие. Я успокаивала его. С Клеопатрой у него неопределенность и смятение. Она возбуждает его, подстрекает его, мучает его».
— Этот брак сведет его с ума, — сказала она Фонтею, показывая ему письмо.
— Да, ты права, — удалось выговорить Фонтею, несмотря на ком в горле. — Бедный Антоний! Клеопатра делает с ним, что пожелает.
— А чего она желает? — спросила Октавия, похожая на затравленного зверька.
— Хотел бы я знать, но не знаю.
— Почему он не развелся со мной?
— Edepol! — воскликнул с досадой Фонтей. — Почему я не подумал об этом? Действительно, почему он не развелся с тобой? Судя по тону письма, он просто должен потребовать развода!
— Думай, Фонтей! Ты наверняка знаешь. Что бы это ни было, в основе лежит политика.
— Это второе письмо не явилось сюрпризом, верно? Ты ожидала такого ответа.
— Да, да! Но почему нет развода? — повторила она.
— Полагаю, это значит, что он не сжег за собой мосты, — медленно сказал Фонтей. — В нем еще сохранилось желание почувствовать себя римлянином с римской женой. Ты — его защита, Октавия. И еще: не разведясь с тобой, он в какой-то степени сохранил свою независимость. Эта женщина вонзила в него когти в момент его глубочайшего отчаяния, когда он обратился бы за утешением к любому, кто был рядом. А рядом оказалась она.
— Она позаботилась об этом.
— Да, очевидно.
— Но почему, Фонтей? Что ей от него нужно?
— Территория. Власть. Она — восточный монарх, внучка Митридата Великого. В ней нет ничего от бездеятельных и почти неамбициозных Птолемеев, которых больше интересовала возня вокруг трона, — дальше этого они не хотели заглядывать. А Клеопатра жаждет расширить свое царство, у нее аппетиты Митридатидов и Селевкидов.
— Как тебе удалось так много узнать о ней? — полюбопытствовала Октавия.
— Я говорил с людьми в Александрии и Антиохии.
— А что ты подумал о ней, когда увидел ее?
— Главным образом две вещи. Во-первых, она одержима своим сыном от бога Юлия. Во-вторых, она немного похожа на нереиду Фетиду — способна превращаться в любое существо, необходимое для достижения цели.
— Акула, каракатица… я забыла, как там дальше. Но Пелей, ее муж, оставался верен ей, в кого бы она ни превращалась. — Октавия передернула плечами. — Действительно, бедный Антоний! Он будет верен ей.