Антракт
Шрифт:
— У тебя есть кто-то другой? — пробормотал он. — Джоан, скажи, что это не так. Скажи, что нет другого мужчины.
— Нет другого мужчины…
Он выдохнул: долго, не торопясь, с жаром.
— А был?
Я собиралась ответить утвердительно. Готова была сказать, что сменила несколько любовников, и у каждого последующего орган наслаждения был больше, сильнее и лучше. Голос выдал Джека: он воспринял бы это очень болезненно. Но рана была бы недостаточно глубокой. И поэтому Бона Деа [11] вложила
11
Бона Деа — италийское божество плодородия, покровительница женщин.
— Нет, не мужчина.
Он расслабился.
— Значит, никого?
— Не совсем так, — сказала я.
Джек озадаченно посмотрел на меня, пьяные слезы портили красивое лицо; он упивался своими печалями.
— Но не мужчина, Джек. Я не могу снова так рисковать. — Я прижала ладони к его щекам. — Понимаешь, я полюбила женщин так же, как их любишь ты.
Откинувшись на стуле и закрыв глаза, я смаковала каждый миг его потрясения. Почувствовала, как он сжал челюсти, затем резко поднял голову, будто рядом оказалась Саломея, готовая обезглавить его.
Джек встал, я слышала шорох его одежды; он сжимал и разжимал кулаки, хрустели суставы. Хотел сказать что-то, но из горла вырвался лишь сдавленный звук. Сглотнув, он попытался снова. На этот раз ему удалось заговорить, но это был лишь хриплый, как будто театральный, шепот.
— Ты не можешь серьезно говорить такое, — прошептал он.
— Какое самолюбие!
— Ты хорошенькая, сексуальная женщина. Ты не могла так измениться, не могла стать лесбиянкой.
— Считаешь, лесбиянка не может обладать этими качествами? Спасибо тебе, между прочим, за добрые слова…
— Это… из-за меня?
Я открыла глаза. Джек, глубоко потрясенный, стоял напротив. Я поднялась.
— Ты чертовски самоуверен. С тобой это никак не связано.
— Конечно, связано. Ничего подобного не могло быть, если бы я не поступил так ужасно.
— Глупости.
— Где она?
— Кто?
— Эта женщина?
— Не твое дело.
— Господи, Джоан!
Теперь я разозлилась. Почувствовала настоящий гнев. И вжилась в роль, которую играла.
— Это гораздо лучше, чем все, что было у меня с тобой. Больше нежности и внимания. Просто чудесно! Намного проще и полезнее для здоровья.
— Для здоровья? Джоан, кто из нас сошел с ума? Это полностью противоречит здоровому…
— О нет, это именно просто и полезно. Нет страха забеременеть, так ведь? Нет нужды рисковать заработать тромбоз, принимая таблетки. Никаких переживаний по поводу нежеланных детей…
Теперь уже ничто не могло меня остановить. Я кричала. Это случилось впервые с тех пор, как он ушел, — даже самые неуправляемые ученики не выводили меня из себя. И я чувствовала облегчение и в то же время ненавидела Джека за то, что он стоит здесь и заставляет меня кричать. Оттолкнула его и прошла в холл.
— Тебе лучше уйти.
Джек подошел и обнял меня, а я затряслась от невыносимой
— Это не выход для тебя. Успокойся, расслабься. Я слишком рано заговорил о… нас. Тебе было очень тяжело. Я позабочусь о тебе и больше никогда не оставлю…
— О нет, ты снова сделаешь это…
Я оттолкнула Джека так сильно, что он стукнулся о стеллаж и сбил на пол обломки щетки и книгу. Он хотел поднять их, но я крикнула, чтобы он не смел прикасаться к этим вещам! Он схватил меня за плечи и притянул к себе удушающей медвежьей хваткой — это было уж слишком: излишняя фамильярность, сильный полузабытый запах, чрезмерно большое искушение. Я слышала, как рвутся страницы — Джек топтал каблуком том Лоуренса, — и в беспорядочной череде мыслей, пока он удерживал меня, бормоча ласковые слова и целуя в макушку, размышляла об объяснениях, которые предстоит давать Робину Карстоуну, потом об обломках щетки для волос. Пары алкоголя витали повсюду.
— Тебе не нужна такая любовь, — шептал он, — тебе нужен я.
Надменные нотки в его голосе помогли мне вернуть самообладание. Я перестала отбиваться и ругаться и поступила именно так, как делают дети, когда капризничают: задержала дыхание и замерла.
— Вот и хорошо, — обрадовался Джек, — так гораздо лучше. Теперь посмотри на меня.
Я подчинилась. Он улыбался. Думал, что одержал победу. Я отстранилась и сказала:
— А теперь убирайся.
Он продолжал улыбаться и вкрадчиво произнес:
— Что ты там говорила о таблетках и здоровье? Дорогая, у тебя в голове полно глупых мыслей, вот и все…
Я отошла от него еще дальше — к входной двери — и уже открывала ее.
— Это лучше, чем ребенок в животе, — заметила я. — Как думаешь?
Он рассмеялся, но несколько смущенно. Самонадеянная свинья.
— Так что ты имеешь в виду?
Разговор становился опасным.
— Джек, иди отсюда. Ладно? Просто иди, хорошо? — Я отодвинула засов, но он вернул его на место.
— Какого черта ты упомянула про ребенка в животе? — Он стоял, прислонившись к двери и скрестив на груди руки, и продолжал иронически улыбаться.
В ответ я тоже иронически улыбнулась:
— А ты разве не знаешь?
Сияние безукоризненных белых зубов.
— Знаю что?
— Когда я приходила к тебе в гнездышко твоей маленькой веселой девушки из Ноттинг-Хилла, я была беременна…
Думаю, во всех нас под благородной наружностью таится стремление к власти. В течение нескольких секунд я обладала ею, и чувство это, как говорят поэты, было сладостным.
Джек больше не играл. В его глазах читалось вполне натуральное недоверие. Ужас, отразившийся в их голубизне, не был поддельным. Он посмотрел на мой живот, потом снова взглянул в лицо.
Я похлопала по плоскому животу и сообщила:
— Все в прошлом.
Силы покинули Джека. Руки безжизненно опустились, он посмотрел на меня и сказал:
— Бедный ребенок…
— Кто именно? — поинтересовалась я. — Я или маленький белковый сгусток, от которого я избавилась?