Анюта
Шрифт:
Стемнело. Засветилась огоньками деревня Петровское. Не промелькнуло ни одной живой души, все по домам сидят, в телевизор глядят. Не только вечером, но и днем людей не видно.
– Три деревни пройдешь - ни одного человечка не встретишь, рассказывала Анюта матери.
– Только в хлебный день кой-кого вижу, прошмыгнут в магазин и скорей обратно.
– Жизнь
– грустно причитала мать.
– Раньше детей по деревне бегала - туча! А сейчас в классах по два-три дитенка сидят. Как повымело народ, одни старики.
Уже начали подтягиваться соседки к ним на посиделки. Весь вечер будут посиживать, судачить, одним глазом поглядывать в телевизор. И все равно мать жалуется, что не с кем поговорить, душу отвести. Давно умерла Настя, дорогая кума. За ней вскоре Доня, совсем молодая, что ей там было - шестьдесят лет.
– какие раньше бабы были! Праздничные! А теперь праздничные все померли, остались одни будничные, - говорит мать.
С тех пор как вышла Любаша на пенсию, стала чаще к ним ездить.
Мать смотрит и наглядеться не может на свою любимицу: с каждым годом Любаша все больше становится похожей на отца, те же голубые глаза, волнистые волосы и даже голос. Правильно говорил крестный, она всю семью восстановит. И восстановила: от двух мужей родила четверых детей, а те ей - семерых внуков. Толик-сердечник рано умер, но и второй мужик тоже хороший достался Любаше. Живут они в своем доме с садом и огородом.
Первым делом выслушивает Любаша подробное толкование снов. Каждую ночь снятся матери дорогие покойники. Зовут к себе. Скоро уже, скоро... Она хоть сейчас готова, не дожидаясь завтрашнего дня: все смертное собрано. Но каждый вечер горячо молит Бога ее чуть-чуть попридержать: страшно подумать о том, как Анютка останется одна!
– Мама, я же тебе обещала, не брошу ее и не отдам в больницу, - в который раз повторяет Люба и вздыхает.
Старушки уже начали разбредаться по своим хатам, когда дорога перед Анютой покатилась с пригорка прямо к прилеповскому лесу. Отсюда замаячили огоньки их деревенек
Темный лес давно оцепенел, замер и ушел в себя. До утра, когда заурчит первый трактор и потащит сено на ферму, лес будет жить своей настоящей, таинственной и глубокой жизнью. И Анюта, чтобы его не потревожить, старается дышать про себя.
Шагая по дороге, она думала о том, что мать уже молится, изредка взглядывая на божницу снизу вверх. Для нее это нелегкое дело, потому что болезнь давно согнула и вперила глазами в землю. Я как крючок стала, только на дверь меня вешать, смеялась над собой старушка.
Прочитав молитвы, она обязательно поговорит с Богородицей и святыми словами, и просто от себя. Поговорит и посмотрит на часы...
Вот уже Анюта вышла из леса в чистое поле, и ветер с остервенением набросился на нее. Она уткнулась подбородком в воротник телогрейки, крепко прижала к груди кулачки и зашагала. Порывы ветра сдували ее на обочину, как былинку, крепдешиновая юбка беспомощно плескалась у колен. Вот и мостик через Десенку, за ним Прилепы. Осталось всего ничего, радостно ахнула Анюта.
Вдруг представился ей как на ладони весь Божий мир! Далеко-далеко, на все четыре сторонки тянутся только леса да поля, речки и озера. И в этом лесном царстве - редкие пятнышки городов и деревень, и среди них Дубровка. Давно уже не стремилась Анюта домой с таким нетерпением, в свою теплую хатку, к матери.
Наверное, стоит ее мамонька на крыльце в обкорнанных валенках, набросив на плечи тулуп, и вслушивается: а кругом ни звука, ни шороха, даже с крыш не капает, и корова задремала в пуньке, и добрые люди свет на ночь гасят. Не слыхать, не чуть ее Анютки, не чвыхают ее сапоги, не раздается тихое покашливание.
– Ах ты, дурочка моя, дурочка!
– сокрушается она.
– Вот где скитается по ночам? Где ее лихоманка носит?