Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Я не возражаю против цвета вашего камзола, государь.
– В чем же тогда дело?
– Я возражаю против его подкладки.
– Ей-богу, эта ваша улыбка приводит меня в недоумение… Подкладка? Что за шутки?
– Увы, я не шучу.
– А теперь вы ощупываете мой кафтан… Он что, тоже вам не нравится? Белая с серебром тафта, вы сами его вышивали, это один из моих любимейших кафтанов.
– И против кафтана я ничего не имею.
– Вот странная женщина! Может, вас смущает мое жабо или эта вышитая батистовая сорочка? Но разве не должен я был принарядиться
Губы королевы сложились в горькую улыбку; нижняя – та самая, за которую так не любили австриячку, – надулась и выпятилась, словно налитая ядом ненависти и гнева.
– Нет, – ответила она, – никаких претензий к вашему прекрасному платью у меня нет. Я имею в виду лишь подкладку, только ее.
– Подкладку моей вышитой сорочки? Да объяснитесь же наконец.
– Будь по-вашему, объяснюсь. Король, который вызывает ненависть и смущение и собирается броситься в толпу из семисот тысяч парижан, опьяненных триумфом и революционными идеями, – такой король, разумеется, не средневековый рыцарь, однако должен тем не менее въехать сегодня в Париж одетым в добрую броню и шлем из миланской стали, и сделать это он обязан для того, дабы ни стрела, ни камень, ни кинжал не нашли дороги к его телу.
– В сущности, это верно, друг мой, – задумчиво проговорил Людовик, – но поскольку я не Карл Восьмой, не Франциск Первый и даже не Генрих Четвертый и поскольку у нынешней монархии под шелками и бархатом ничего нет, у меня тоже под шитым шелком камзолом ничего не будет. Более того: я поеду, если можно так выразиться, с мишенью на груди, в которую будет удобно целиться. На сердце у меня орденская звезда.
Из груди у королевы вырвался сдавленный стон.
– Государь, – сказала она, – мы начинаем понимать друг друга. Сейчас вы увидите, что ваша жена отнюдь не шутит.
Она кивнула г-же Кампан, стоявшей в глубине комнаты, и та вытащила из шкафа королевы какой-то широкий, плоский, продолговатый предмет, завернутый в шелк.
– Государь, – заявила королева, – сердце короля принадлежит в первую очередь Франции, это так, но я полагаю, что оно принадлежит и его жене, и детям. Лично я не хочу, чтобы это сердце было выставлено под вражеские пули. Поэтому я приняла свои меры для защиты от опасности моего супруга, короля и отца моих детей.
С этими словами она развернула кусок шелка, в котором оказалась кольчуга из тонких стальных колец, переплетенных с таким искусством, словно была сделана из арабской ткани – настолько переплетение нитей напоминало муар, мягкий и переливчатый.
– Что это? – осведомился король.
– Взгляните сами, ваше величество.
– По-моему, кольчуга.
– Вот именно, ваше величество.
– Кольчуга до самой шеи.
– Притом с маленьким воротником, как изволите видеть, который поддевается под ворот камзола или под галстук.
Король взял кольчугу и принялся с любопытством ее рассматривать.
Видя его благосклонное внимание, королева засияла от радости.
Ей показалось, что король с удовольствием перебирает колечки этой замечательной металлической сетки, струившейся
– Но это же превосходная сталь, – заметил он.
– Не правда ли, ваше величество?
– И чудесная работа.
– В самом деле?
– Интересно, где вам удалось ее добыть?
– Купила вчера вечером у одного человека, он уже давно мне ее предлагал на случай, если вам придется участвовать в кампании.
– Восхитительно! Восхитительно! – повторял король, с видом знатока рассматривая доспех.
– Она будет сидеть на вас, словно сшитая вашим портным, государь.
– Вы полагаете?
– Примерьте.
Не говоря ни слова, король принялся стаскивать фиолетовый камзол.
Дрожа от радости, королева помогла ему снять ордена, а г-жа Кампан довершила остальное.
Король тем временем снял шпагу. Если бы в этот миг кто-нибудь всмотрелся в лицо королевы, то увидел бы, что оно озарено победным светом высшего блаженства.
Король развязал галстук, и нежные ручки королевы подсунули под него стальной воротник.
Затем Мария Антуанетта сама застегнула крючки кольчуги: та сидела как влитая, под мышками не жала, а изнутри была выложена тонкими кожаными подушечками, чтобы сталь не царапала кожу.
Кольчуга была длиннее обычной и защищала все тело.
Сорочка и камзол, надетые поверх кольчуги, скрыли ее полностью. Тело короля не стало толще и на пол-линии [166] . Движений кольчуга совершенно не стесняла.
– Тяжелая? – спросила королева.
– Вовсе нет.
– Просто чудо, не правда ли, мой король? – захлопала королева в ладоши и бросила взгляд на г-жу Кампан, которая застегивала последнюю пуговицу на королевской манжете.
166
Линия – старинная мера длины, равная 1/12 дюйма, или примерно 2,5 мм.
Госпожа Кампан выражала свою радость столь же простосердечно, как и королева.
– Я спасла своего короля! – вскричала Мария Антуанетта. – Эта кольчуга – непробиваема. Попробуйте положите ее на стол и попытайтесь проткнуть ее ножом, попытайтесь пробить пулей, попытайтесь.
– Ну что вы, – с сомнением произнес король.
– А вы попробуйте, попробуйте, – не унималась охваченная энтузиазмом королева.
– Попробую хотя бы из любопытства, – согласился король.
– Можете и не пытаться, это бесполезно, ваше величество.
– Как бесполезно? Я же хочу доказать, насколько безупречно это ваше чудо.
– Вот они, мужчины! Неужели вы думаете, что я поверю какому-то человеку со стороны, когда речь идет о жизни моего супруга, о спасении Франции?
– И все же мне кажется, что тут-то вам пришлось поверить ему на слово, Антуанетта.
Королева с восхитительным упрямством покачала головой.
– А вы спросите, – проговорила она, указывая на камеристку, – спросите у моей любезной Кампан, чем мы занимались сегодня утром.