Анжелика Маркиза Ангелов
Шрифт:
Затем он подошел к эбеновому секретеру, стоявшему у окна, и выдвинул ящики.
Слуга ввел в комнату другого человека — монаха в рясе и с капюшоном на голове, который подошел к принцу, низко кланяясь.
Когда он, наконец, окончил церемонии и разогнулся, открылось его загорелое лицо с горящими темными миндалевидными глазами.
Появление духовного лица, казалось, ничуть не смутило женщину, расположившуюся на кровати. Она продолжала безмятежно лакомиться фруктами, едва прикрыв покрывалом бедра.
Мужчина с каштановыми волосами, склонившись над секретером, достал большие конверты с красными печатями.
— Отец мой, — проговорил он, не поворачиваясь, — вас послал господин Фуке?
— Да,
К этим словам монах прибавил какую-то фразу на певучем языке, который Анжелика приняла за итальянский. Когда он говорил по-французски, его акцент усиливался, появлялась какая-то детская интонация, которая, однако, не лишала его речь шарма.
— Вам было необязательно использовать пароль, синьор Экзили [63] , — сказал принц Конде, — я бы узнал вас и так по всем приметам и главное — по голубому пятнышку в уголке глаза. Так это вы тот самый знаменитый кудесник, владеющий сложной, тонкой наукой изготовления ядов? Говорят, вам нет равных в Европе.
63
Эдиджио Экзили — известный итальянский токсиколог, одно время служил королеве Кристине Шведской, был замешан в некоторых делах с отравлениями.
— Ваше Высочество оказывает мне большую честь. Я всего лишь усовершенствовал некоторые рецепты, перешедшие мне по наследству от флорентийских предков.
— Итальянцы, однако, мастера на все руки! — воскликнул Конде. Внезапно он разразился хохотом, после чего его лицо вновь приняло суровое выражение.
— Вы привезли?
— Вот.
Капуцин вытащил из своего широкого рукава узорчатую шкатулку и сам же ее открыл, надавив на одну из частей орнамента, украшавшего дорогое дерево.
— Видите, монсеньор, достаточно лишь коснуться ногтем этой милой фигурки человека с голубкой на руке.
Крышка шкатулки откинулась. На атласной подушке поблескивал стеклянный флакончик с жидкостью изумрудного цвета. Принц Конде аккуратно взял его и поднес к свету.
— Римский купорос, — тихо произнес отец Экзили. — Эффект от этой смеси проявляется не сразу, но в нем можно быть уверенным. Мне он нравится больше, чем разъедающие жидкости, способные умертвить за несколько часов. Как я понял со слов господина Фуке, вы, монсеньор, не хотели бы, чтобы на ваш счет возникли какие-либо подозрения в окружении этого человека. Он будет чувствовать слабость, продержится где-то неделю, и его смерть будет воспринята как естественная — всего лишь как следствие желудочного воспаления от залежавшейся дичи или несвежей пищи. Было бы очень кстати, если бы ему подавали к столу в течение той недели мидии, устрицы — в общем, всякие ракушки, которыми можно отравиться. Тогда списать внезапную смерть на неправильное питание будет проще простого.
— Благодарю вас за дельные советы, отец мой.
Конде продолжал рассматривать светло-зеленую жидкость, и его глаза при этом горели огнем ненависти. Анжелика испытала глубокое разочарование: бог любви, спустившийся на землю, оказался некрасивым и внушал ей страх.
— С этим надо обращаться очень и очень осторожно. Когда я делаю смесь более концентрированную, мне даже приходится надевать стеклянную маску. Одной капли, попавшей на вашу кожу, достаточно, чтобы разъедающая боль добралась до какого-нибудь органа и уничтожила его. Если вы сами не в состоянии подлить вещество в кушанья этого человека, лучше попросите сделать это ловкого умелого слугу.
— Слуга, который привел вас, — мое доверенное лицо. К тому же человек, о котором мы говорим, его совершенно не знает, с чем я себя и поздравляю. Думаю, будет достаточно
Принц бросил на монаха, которого превосходил в росте, насмешливый взгляд.
— Я полагаю, синьор Экзили, что, занимаясь искусством, подобным вашему, вы не очень щепетильны. Однако что вы скажете, если я признаюсь вам, что жертвой яда станет один из ваших соотечественников, итальянец из Абруцци?
Лукавая улыбка мелькнула на мягких губах Экзили. Он снова поклонился.
— Моими соотечественниками являются только люди, которые способны по достоинству оценить мои услуги, монсеньор. И в данный момент господин Фуке из парижского парламента проявляет большую щедрость ко мне, нежели какой-то итальянец из Абруцци, которого я тоже знаю.
Конде расхохотался.
— Браво, брависсимо, синьор! Мне нравится иметь в своем окружении людей, подобных вам.
Он аккуратно положил флакончик на атласную подушку. Повисло молчание. Синьор Экзили созерцал свое творение взором, выражавшим глубокое удовлетворение и отчасти гордость.
— Я должен прибавить, монсеньор, что это вещество не имеет запаха и почти безвкусно. Оно не изменяет вкус пищи, с которой смешивается, так что ваш подозрительный господин, даже если он внимательно следит за тем, что ему подают, сможет упрекнуть своего повара только в переизбытке приправ.
— Вы ценный человек, — повторил принц, казалось, все еще пребывающий в задумчивости.
Несколько нервно он собрал запечатанные конверты, разбросанные на задрапированном столике.
— В свою очередь, вот это я должен через вас передать для господина Фуке. В этом конверте декларация маркиза Д'Окинкура. А здесь — господина Шаро [64] , господина дю Плесси, мадам дю Плесси, мадам де Ришвиль, герцогини де Бофор, мадам де Лонгвиль. Как видите, дамы оказались менее ленивыми… или менее щепетильными, чем мужчины. У меня еще нет писем господина Money, маркиза де Креки и некоторых других…
64
Вероятно, имеется в виду Луи Бетюн Шаро (1605–1681), капитан королевской гвардии, ставший впоследствии герцогом.
— А ваше письмо, монсеньор?
— Да, правильно. Вот оно. Я его как раз дописывал и еще не успел поставить подпись.
— Могу я попросить Ваше Высочество прочитать мне текст, чтобы я мог проверить каждое слово документа? Господин Фуке очень беспокоится, чтобы ни один пункт не был забыт.
— Как пожелаете, — сказал принц, почти незаметно пожав плечами.
Затем он взял листок и стал читать вслух:
«…Я, Людовик Второй, принц Конде, заверяю господина Фуке в том, что буду служить ему и только ему, подчиняться ему и только ему, а также в том, что передам ему все свои земли, укрепления и прочее, как только он прикажет. В подтверждение своих слов я предоставляю ему это письмо, написанное и подписанное моей рукой по доброй воле и даже без изъявления какого-либо пожелания с его стороны. Да примет он на веру мое честное слово. Подписано в…» Дата может быть неточной, дабы сбить с толку ищеек… Это оговорено.
— Подписывайте, монсеньор, — произнес отец Экзили, чьи глаза светились даже в тени капюшона.
Быстро, словно спеша скорее со всем покончить, Конде взял с секретера гусиное перо, которое только что заточил. Пока он подписывал бумагу, монах разжег небольшой позолоченный серебряный светильник. Конде расплавил на огне сургуч и поставил на письмо большую круглую печать.
— Все остальные декларации составлены по примеру этой и подписаны, — сообщил он. — Надеюсь, ваш хозяин будет доволен и продемонстрирует нам это.