Анжелика. Королевские празднества
Шрифт:
Она без колебаний захватила окно в одной из комнат для прислуги и устроилась там вместе с подругами.
Мадам Скаррон протянула руку Анжелике и с улыбкой подвела ее к окну.
— Отсюда все отлично видно! — воскликнула Атенаис. — Глядите, внизу! Там ворота Сент-Антуан, через которые въедет король!
Анжелика тоже перегнулась через подоконник.
Кровь отхлынула от ее лица.
Под голубым, жарким летним небом она увидела не широкую дорогу, наводненную толпами людей, не ворота Сент-Антуан с триумфальной аркой из белого камня, украшенной гирляндами… Ей бросилась в глаза высящаяся справа темная масса огромной крепости.
Анжелика тихо спросила у сестры:
— Что за гигантская
— Бастилия, — выдохнула Ортанс, прижав к губам веер.
Анжелика не могла оторвать взгляд от Бастилии. Восемь донжонов, каждый из которых заканчивался сторожевой башней, слепые фасады, стены, опускные решетки, рвы — остров боли, затерянный в океане равнодушного города, закрытый мир, глухой к жизни. Даже сегодня до него не долетит веселый шум… Бастилия!
Блистательный король пройдет мимо жестокого стража своей власти.
Ни один звук не раздастся в вечном мраке тюремного существования, которое заключенные влачат долгие годы, а иногда всю жизнь.
Ожидание затягивалось. Наконец, нетерпеливые крики толпы возвестили о приближении процессии.
Из тени ворот Сент-Антуан появились первые ее участники — монахи четырех нищенствующих орденов. Это были францисканцы, доминиканцы-якобинцы [230] , августинцы и кармелиты с крестами и горящими свечами. Их черные, коричневые и белые рясы из грубой шерсти бросали вызов величию солнца, и оно, словно из мести, изливало весь свой свет на их выбритые розовые тонзуры.
230
Монахи-доминиканцы из монастыря Св. Якова. Их не следует путать с якобинцами — радикальной политической партией времен Великой французской революции, прозванных так по той причине, что в бывшем монастыре Св. Якова располагался их клуб.
За ними выступало белое духовенство, с крестами и хоругвями; священники были облачены в стихари и квадратные шапочки.
Затем шли городские гильдии, и на смену торжественному гулу колоколов и пению псалмов раздались веселые звуки труб.
Впереди ехал губернатор мессир де Бернонвиль в окружении личной стражи. За ним следовали три сотни городских лучников. Затем, верхом на гарцующей лошади, появился купеческий старшина с великолепным эскортом лакеев, одетых в зеленый бархат, следом за ними — городские советники, эшевены, квартальные офицеры, мастера и охрана гильдий торговцев тканями, специями, галантереей, пушниной, вином, золотыми и серебряными изделиями. Разодеты они были в бархатные костюмы всех цветов радуги.
Народ бурно приветствовал Шесть Гильдий, представляющих всех коллег-торговцев.
Появление патрульных всадников, за которыми следовали охранники тюрьмы Шатле, так называемые «сержанты с розгами», и обоих лейтенантов по гражданским и уголовным делам парижане встретили куда более холодно.
Чернь молчала, узнав «мрачных» и «злых» мучителей, как их называли в народе.
В столь же неприязненном, холодном молчании по улице прошли королевский суд и королевские гильдии сборщиков податей, которые были символом ненавистных налогов.
Председатель королевского суда и королевские судьи были великолепны в длинных пунцовых мантиях с горностаевой оторочкой, в черных бархатных судейских шапках, обшитых золотым галуном.
Вскоре пробило два часа пополудни. Маленькие облачка, появлявшиеся было в чистом синем небе, тут же таяли под жгучими лучами солнца. Толпа изнывала от жары, волнение нарастало. Шеи вытянуты, глаза устремлены к горизонту: собравшихся постепенно начинал охватывать страх.
Внезапно поднявшийся
Анжелика стояла, обняв за плечи мадам Скаррон и Атенаис. Три молодые женщины, высунувшись из окна верхнего этажа отеля Бове, старались не упустить ничего из развернувшегося спектакля. Ортанс и младшая сестра Атенаис разместились вместе с другими приглашенными у соседнего окна.
Одним из самых ожидаемых зрелищ было шествие свиты кардинала, и толпа ликовала, предвкушая, как по улице проведут семьдесят два мула по три в ряд, украшенных белыми султанами и покрытых сверкающими попонами. За ними следовал конюший его высокопреосвященства с двадцатью четырьмя богато одетыми пажами, затем — двенадцать великолепных коней, покрытых попонами из темно-красного вышитого золотом и серебром бархата. Их вели двенадцать лакеев в ливреях. Затем, как называли зрители, «гвоздь программы» — одиннадцать карет, запряженных шестерками лошадей, также в попонах из дорогих тканей. И наконец, долгожданное завершение — карета его высокопреосвященства.
Перед отелем Бове, на повороте, еще звучали колокольчики мулов и стук их копыт, и этот шум сливался с гулом толпы, с овациями и восхищенными возгласами.
Приблизилась карета его высокопреосвященства, кардинала, который столько лет держал в своих руках судьбы Франции и всей Европы. В нее была впряжена восьмерка лошадей, однако карета была самой маленькой из только что проехавших и… она была пуста. Овации взорвались с новой силой. Последняя шутка хитрого итальянца, которого когда-то та же самая толпа принимала с неохотой и даже ненавистью. Сейчас она аплодировала символу того, кто был так необходим, благодаря стратегическому таланту которого был заключен Вестфальский мирный договор [231] , и Европу наконец удалось вытащить из пучины Тридцатилетней войны, тому, который благодаря Пиренейскому договору принес стране мир со старинным врагом Франции — Испанией. Народ почувствовал, что кардинал решил избежать утомительного шествия и пожелал продемонстрировать свое могущество, не показывая при этом своего лица.
231
Заслуги Мазарини в Вестфальском мире достаточно велики, однако следует отметить также усилия шведских, немецких, австрийских и итальянских дипломатов.
Должно быть, он появится на одном из трех балконов отеля де Бове? На каком же? На том, где находится королева-мать, «с которой он разделил торжество этого дня, положившего конец тяжелой борьбе за спасение малолетнего короля и его королевства»?
Однако он предпочел появиться, скрыв румянами следы болезни и страданий, на другом балконе, ближе к узкому фасаду.
Рядом с ним стоял только суровый, одетый в темное, как положено гугеноту, вояка виконт де Тюренн де ла Тур д’Овернь, разделивший с кардиналом его победы.
Овации не умолкали.
В глубине души французы были признательны кардиналу за то, что он спас их от безумия, не дав изгнать своего короля, которого они ждали теперь с таким восторгом и благоговением.
Появились дворяне из свиты Людовика XIV.
Теперь Анжелика узнала многих. Она показала своим соседкам маркиза д’Юмьера и графа Лозена, выступающих во главе сотни вооруженных дворян. Лозен, известный своим легкомыслием, непринужденно расточал дамам воздушные поцелуи. Толпа отзывалась на это радостным смехом.