Апельсины из Марокко
Шрифт:
– Как там наша очередь, Николай? – спросил Виктор.
– Двигается, Адам.
А я не стыдилась. Я прижалась к Виктору и сказала:
– Коля, я была не права насчет бороды. Носите ее, пожалуйста, на здоровье.
– Благодарю тебя, Ева, – поклонился Калчанов.
Я даже не обиделась, что он назвал меня на «ты».
9. Герман Ковалев
Но глаза у нее все же были печальными. Только печаль эта была не моя. Она ко мне
Я смотрел, как они приближались, как размахивал руками Виктор, как Люся печально взглядывала на него и как таращила на него глаза какая-то пигалица, идущая рядом.
– Вот она, – сказал я, – та, повыше.
– Эта? – выпятил нижнюю губу Боря. – Ну и что? Рядовой товарищ.
– Таких тыщи, – сказал Иван, – во Владике таких пруд пруди. Идешь по улице – одна, другая, третья… Жуткое дело.
Мои товарищи зафыркали, глядя на Люсю, но я-то видел, какое она на них произвела впечатление.
– Если хочешь, можно вмешаться, – тихо сказал мне Боря.
Конечно, можно вмешаться. Так бывает на танцах. Отзываешь его в сторону. «Простите, можно вас на минуточку? Слушай, друг, хорошо бы тебе отсюда отвалить. Чего ради? Прическа мне твоя не нравится. Давай греби отсюда!» А к нему уже бегут его ребята, и начинается. Глупости все это. К тому же, в общем-то, это нехорошее дело, хотя и спайка и «все за одного»… А Виктор Колтыга – парень на все сто. Разве он виноват, что ростом вышел лучше, чем я, и возрастом солидней, и профессия у него земная? Морякам в любви всегда не везло.
Люся подняла глаза, увидела меня и вздрогнула. Подошла и стала глупости какие-то говорить, как будто никогда и не получала десяти моих писем со стихами. Я отвечал независимо, цедил слова сквозь зубы. Ладно, думал я, точки над «и» поставлены, завтра мы выходим в море.
А она так ловко подсунула мне свою подружку, пигалицу какую-то, и отошла борт к борту с Виктором Колтыгой.
– Правда, вы поэт? – спросила пигалица.
– Еще какой, – сказал я.
Поэт я, поэт, кому нужен такой поэт?
Люся с Виктором мелькали за елками.
Боря с Иваном издали кивали мне на пигалицу и показывали большие пальцы: вот такая, мол, девочка, не теряйся, мол.
Я посмотрел на нее. Она боролась с ознобом – видно, холодно ей было в фасонистом пальтишке. Пальтишко такое, как мешок, книзу yже, а широкий хлястик болтается ниже спины. А личико у нее худенькое и синенькое, наверное, от луны. Наверное, у нас сейчас у всех физиономии синенькие, и она кусает губы, как будто сдерживается, чтобы не заплакать. Мне жалко ее стало, и я вдруг почувствовал, что вот с ней-то у меня есть что-то общее.
– Вы, видно, недавно из Европы? – спросил я.
– Осенью приехала, – пролепетала она.
– А откуда?
– Из
Она посмотрела на меня снизу, закусив нижнюю губу, и я сразу понял, в чем дело. Я для нее не такой, какой я для Люси. Я для нее здоровый верзила в кожаной куртке, я для нее такой, какой для Люси Виктор, я – такой бывалый парень и сильный, как черт, и она меня ищет, прямо дрожит вся от страха, что не найдет.
Я подумал, что все мои стихи, если внести в них небольшие изменения, пригодятся и для нее и ей-то они уж понравятся, это точно.
– Как вас звать-то? Я не расслышал.
– Нина.
– А меня Гера.
– Я расслышала.
– Вы замерзли?
– Не-нет, н-ничего.
– Нина!
– Что, Гера?
– У меня здесь очередь за апельсинами.
– А я уж получила, хотите?
– Нет, я лучше сам вас угощу. Вы, Нина, не пропадайте, ладно?
– Ладно, я тут с девочками побегаю.
– Ладно. А потом мы пойдем в столовую, потанцуем.
– Потанцуем?
– Там есть радиола.
– Правда?
– Значит, договорились? Не исчезнете?
– Ну что вы, что вы!
Она побежала куда-то, а я смотрел ей вслед и думал, что она-то уж не исчезнет, это точно, что я сменю киноленту снов и, может быть, это будут веселые сны. Я подошел к столовой. Еще издали я заметил, что наша очередь сильно подвинулась вперед. Тут я наткнулся на парня-корреспондента. Он фотографировал сидящих у костра нанайцев и хоровод вокруг них. Я подождал, пока он кончит свое дело, и подошел к нему.
– Много впечатлений, корреспондент? – спросил я его.
– Вагон.
– Ну и как?
– Хорошо здесь у вас, – как-то застенчиво улыбнулся он. – Просто вот так!
– Хорошо? – удивился я. – Что тут хорошего?
– Ну, может, и не хорошо, но здорово. Может, хорошо – это не то слово. Летом приеду еще раз. Возьмете меня с собой в море?
Я засмеялся.
– Ты чего? – удивился он.
– Вы не писатель?
Он нахмурился.
– Я пока что маленький писатель, старик.
– Мало написали?
Он засмеялся:
– Мало. Всего ничего. Вы, Гера, небось больше меня написали, несмотря на возраст.
– А вы знакомы с поэтами?
– Кое с кем.
– А с Евтушенко? – спросил я для смеха.
– С Евтушенко знаком.
«Хватит травить», – хотел я сказать ему. Все они, что с Запада приезжают, «знакомые Евтушенко», смех да и только.
Тут я увидел Володю нашего, Сакуненко. Был он все с той же женщиной, она его так и не отпускала, все расспрашивала.
– Ну и дамочка! – ахнул я.
– Да, – помрачнел корреспондент, – она, знаешь, такая…
– Васильич! – крикнул я капитану. – Что слышно насчет рейса?