Апельсины на зимнем дереве
Шрифт:
– Ну, ты просто красавица, - проворковала Галя, ревниво оглядев ее.
– Проплывешь по танцплощадке королевой, мужики от восхищения попадают!
– А что, бывает такое?
– улыбнулась Любовь Павловна. Она знала, что при желании может быть привлекательной.
– Танец взаимного приглашения!
– объявил ведущий, открывая вечер. Галя убежала к своему Коле - "еще уведут", а к Любови Павловне подошел Станислав и в полупоклоне протянул ей руку: "Разрешите?".
Танцевал он превосходно! Движения его были правильными и красивыми, взгляд восторженным и шалым, вел он свою партнершу нежно
"Осень знойное лето остудит,
Бросит под ноги красную медь" - пел мягким баритоном солист оркестра.
Во время быстрых танцев Любовь Павловна прыгала и скакала как в юности, и рядом так же безоглядно резвился мужчина, с которым она только сегодня познакомилась. Скажи ей две недели назад, что такое возможно, она бы холодно посмотрела и сказала: "Вы шутите!".
Танцы закончились к десяти. Толпа выплеснулась на дорожки парка. На юге теплые майские вечера быстро сменяются ночной прохладой, и Станислав, взяв под руку женщину, почувствовал ее легкую дрожь.
– Вам холодно?
– Да. Несколько прохладно.
– Я хотел предложить вам погулять, но если вы мерзнете...
– Нет, нет! Давайте погуляем. Я только за курткой забегу.
Станислав ждал ее на скамейке у входа в здание.
– А вам-то не холодно?
– спросила Любовь Павловна, посмотрев на его легкую рубашку.
– Нет-нет, что вы! Пойдемте - вечер просто удивительный!
В большом парке были и освещенные аллеи, и места с беседками, упрятанными в укромных уголках. Станислав не пытался увести женщину в темень, не выказывал желания обнять ее, не лез к ней в душу с вопросами и сам о себе ничего не рассказывал. Он говорил о море, о черноморских дельфинах, о единственном в Союзе приматологическом центре в Сухуми. Он знал много стихов и умело читал их наизусть. Прочел и балладу о любви Владимира Высоцкого: "Когда вода всемирного потопа входила вновь в границы берегов, из пены вновь грозящего потока на берег тихо выбралась любовь и растворилась в воздухе до срока, а срока было сорок сороков"...
С ним было очень интересно, но в одиннадцать двери спального корпуса запирались, и надо было возвращаться.
– Спасибо вам за вечер.
– Станислав взял руку женщины и нежно ее поцеловал.
– И вам спасибо, - тихо ответила она, смутившись от этой неожиданной ласки.
В плане культурно-массовых мероприятий намечалась экскурсия в Сухуми. Станислав предложил поехать вместе, и женщина согласилась.
Любовь Павловна была уже под одеялом, когда в комнату влетела радостная, взъерошенная Галя. Она включила свет, скинула с себя платье, пополоскалась под душем, что-то напевая, и в одних плавках с полотенцем на плечах прошла к зеркалу.
– Спишь?
– спросила.
– Нет еще.
– Пока вы гуляли, меня сегодня целовали! Как целовали, Любка! И шею, и губы, и глаза! Но особенно я балдела, когда Колька целовал мои груди! Это было что-то, Люба!
– говорила она, бесстыдно разглядывая свои сохранившиеся, красивые, почти девичьи груди.
– Он женат?
– спросила Любовь Павловна.
– Какое это имеет значение? Женат - не женат. Жена - не стена, можно и отодвинуть. Да и я не вдова.
Галя выключила свет и забралась под
– Галя, а как же муж?
– Он тоже не ангел. Я его и с бабы снимала не раз. Хоть бы было чего в ней - ни рожи, ни кожи. Так, доска два соска, - проговорила она со злобой.
– Ты меня не осуждаешь?
– спросила она после продолжительного молчания.
– Что ты! Нет, конечно. Может, вам лучше разойтись?
– А дети-то как, Любушка? Двое их у меня. Я без отца выросла, без сказки и ласки, в голоде да в холоде. Ладно - война. Замуж выскочила, думала - обогреет, обласкает. А у него только одно на уме - рыбалка да бабы чужие. Я у него как нянька: прибраться, пожрать сготовить, постирать. Дочек, правда, без ума любит. И дом - полная чаша. Это и держит. Какой ни плетень - а тень. Но здесь я пещерной женщиной хочу побыть, отогреться. И ты меня не осуждай, пожалуйста.
– Извини. Разбередила тебя.
– Давай спать.
Но женщинам долго еще не спалось.
Поездка в Сухуми состоялась через два дня. Автобус мчался вдоль моря, по побережью, и Любовь Павловна зачарованно смотрела на кувыркающихся в море дельфинов.
– Это и есть черноморские дельфины?
– спросила она Станислава.
– Да, - ответил он. И его мягкая ладонь легла на руку Любови Павловны. Ей не захотелось высвобождать ее. Она увидела нарциссы, островками цветущие под деревьями вдоль дороги, - кто-то неведомый посадил их, и они цвели не упрятанные заборами, не охраняемые собаками, цвели не для базара, а просто так, вольно. И это восхитило. Ей стало грустно при виде обнаженных грязно-белых стволов с рваными лентами светло-коричневой коры.
– Почему они без коры?
– спросила она.
– Это самораздевающееся дерево: оно периодически ее сбрасывает, - ответил Станислав.
Сухуми встретил туристов холодным ветром и дождем со снегом: такое в мае здесь случается нередко. В вольерах и на ветвях засохшего, обшарпанного дерева зябко жались друг к другу макаки-резусы.
– "Надо мной качались ветки, а на ветках были предки", - продекламировал Станислав.
Возле будки, в которой грелся самец, обезьянка-мать прижимала к груди младенца, пытаясь согреть его собой.
Кто-то бросил за сетку яблоко. Оно упало в середину вольера. Молодая обезьянка сделала движение к нему, но та, что была постарше, удержала ее. Вожак вышел из конуры, подошел к яблоку, унес с собой и начал есть. Одна из самок робко, боком приблизилась к нему и начала смотреть просящим взглядом, потом пальчиками начала чесать ему голову. Вожак жмурился от удовольствия, доедая яблоко.
– Только что вы видели, как один из туристов бросил в вольер яблоко, - сказала экскурсовод.
– Вы видели, что съел его вожак. Если бы пищи было больше, после него подошли бы к ней наиболее сильные члены группы, остатки достались бы слабым обезьянкам.
Экскурсовод объяснила, что почесывание и поглаживание вожака - удел немногих, наиболее близких в данное время самок, что поднятый вертикально хвост, катание на спине по земле, выпячивание груди - знаки господства. Любовь Павловна узнала, как американская исследовательница установила, что господства над стадом можно добиться не только силой и жестокостью, но и хитростью: шимпанзе по прозвищу Майк, отнюдь не самый сильный в группе, первым завладел в лесу пустой канистрой и, грохоча ею, носился среди сородичей, пока его не признали вожаком.