Апельсины на зимнем дереве

Иннокентий Сергеевич

– Ну, и что?
– заинтересованно спросил пассажир, похожий на Вини-Пуха.

– Позвонил Касыму. Увез в Казан раньше срока. Спрашивать будет. Строго спрашивать будет.

– Вам-то от этого легче?
– спросила седая женщина.

– Прядок нада. Мечеть нада. Паранджу нада. Коран нада. Плеть нада. Сирот не будет, - стоял на своем человек в тюбетейке.

Любовь Павловна смотрела на полоску окна у верхней полки. Поезд тащился по извилистому морскому побережью. Белогривые волны сердито хлестали скользкие зеленые бока волноломов, уткнувшихся тупыми носами в пустынные каменистые пляжи. На

одном из них лежал яркий оранжевый мячик. На крыше солярия стояла утка, раскинув парусами мокрые, усталые крылья.

Дочь первой подбежала к Любови Павловне и повисла у нее на шее.

– Как я рада, как я рада, - взволнованно защебетал она, прижимаясь к маме своим маленьким тельцем.

– Что, ласточка моя, соскучилась?

– И я, и папка! Мы оба тебя ждем!

На какое-то время лицо женщины потускнело, в глазах что-то мелькнуло, словно пролетели черные птички, она нежно отстранилась и достала из чемодана упаковку:

– Примерь.

Лена тут же скинула сарафан и кофту, надела желтое с пелеринкой по плечам и груди нарядное платье и закружилась, восторженно раскинув руки. В комнате стало светлее: на ковре танцевало маленькое янтарное солнышко.

Женщина достала и вторую упаковку, развернула фирменную гумовскую бумагу и подала мужу костюм:

– Примерь и ты, Игорь. С той рубашкой, коричневой.

Через некоторое время мужчина удовлетворенно разглядывал себя в трюмо. Однотонная, шоколадного цвета рубашка, кофейный галстук в крупную клетку и прекрасный светло-бежевый костюм очень красили его. Увидев в зеркале задумчивый взгляд подошедшей со спины жены, Игорь повернулся и обнял ее.

– Все деньги на нас. Себе бы что купила.

– Я рада, что нравится. Пусти. Прибраться надо, - сказала она, мягко отводя его руки.

Вечером пришли друзья Игоря. Они привычно расчертили лист бумаги и сели играть в преферанс. Игорь рассказывал им о Мацесте, о лечащем враче, которая была очень внимательна к его жене, о не снятых с дерева апельсинах.

– У нас в это время случались метели, а там всю зиму желтеют на деревьях неснятые апельсины.

– Надо же, - удивлялись они.

Разошлись поздно. Любовь Павловна достирала накопившееся за время отпуска белье, подтерла за гостями в прихожей пол, вынесла окурки из пепельницы. В детской поправила сползшее с дочери одеяло, прошла в ванную комнату и долго плескалась под душем. Ощупью нашла кровать, наткнулась на протянутые к ней руки мужа и скользнула под одеяло.

– Только не сегодня. Я очень устала. Только, пожалуйста, не сегодня, - произнесла она, почувствовав торопливые, жадные супружеские ласки.

Мужчина успокоился и через десять минут уже спал, полуоткрыв рот и властно, по-хозяйски положив руку на мягкую грудь жены.

Угловатый маятник старинных часов торопливо уходил в смутную бесконечную ночь. Он шел только вперед - простучит и никогда уже не сможет вернуться назад.

Тревога и боль возвращаются. Тревога и боль могут вплыть в квартиру зыбким светом уличного фонаря и дробиться в хрустальной люстре. Тревога и боль могут оглушительно звенеть в вязкой свинцовой тишине и в какой-то момент стать невыносимыми.

– В следующий отпуск мы поедем вместе! Мы поедем вместе,

Игорь!
– взволнованно затрясла мужа за плечо женщина.

– Что это тебе взбрело в голову? Ночь. Спи, - сонно пробормотал мужчина и повернулся к стене.

С тех пор пролетело сорок лет. Изменилась страна, изменилась жизнь. Абхазия стала чужой страной, рванул Чернобыль. И Родина потребовала, чтобы муж Любови Павловны поехал скидывать с крыши корпуса реактора радиоактивные обломки.

После поездки он прожил еще пятнадцать лет. Ему удалили поджелудочную железу. У него парализовало левую руку. Любовь Павловна все время была рядом с ним и, как могла, облегчала его страдания.

Бог дал ей сил дожить до семидесяти лет. И вот сейчас, с пенсии, она собралась пойти на рынок, побаловать себя яблочками. Невысокая, светленькая старушка, божий одуванчик, надела старенький плащ, модную десять лет назад шапочку, перед зеркалом подмазала розовой помадой бледные губки.

У ворот рынка стояла фура. Задний борт кузова был откинут. Весь кузов был заставлен ящиками с яблоками, свободной оставалась только площадка, на которой стояли весы и размещался торговец - высокий седой мужчина. Яблоки были свежими, цена невысокой, и торговля шла бойко: была очередь, люди все подходили и подходили.

Любовь Павловна увидела объявление: "Сниму комнату на месяц". Бумажка снизу была разрезана на семь полосок, на каждой был написан номер телефона и имя: Станислав. "Может, комнату сдать, яблочки хоть будут каждый день", - подумала Любовь Павловна, оторвала полоску с номером и положила ее в бумажник.

Стоящая впереди женщина подала мужчине большую кошелку:

– Мне полную.

Продавец взвесил яблоки с "походом":

– Возьми, дорогая.

Любовь Павловна подняла голову и узнала глаза на лице мужчины: сине-зеленые и глубокие, как море у пирса. Они не выцвели с годами, были такими же - яркими и бездонными. Она робко протянула сумку:

– Мне килограммчик, - и опустила голову, боясь, что Станислав узнает ее.

Мужчина равнодушно отвесил килограмм яблок, добавив одно яблоко от себя:

– На, мать. Мало ты берешь.

Сердце Любови Павловны взволнованно забилось, она отошла от машины и заспешила домой.

Дома, раздевшись, достала бумажку с номером телефона, села на кухне к столу и задумалась. Кошка потерлась о ноги и, мурлыкая, запрыгнула на колени. Женщина согнала ее и встала. Записку закрепила на зеркале в прихожей, чтобы постоянно была на виду, и принялась за уборку квартиры. Маленькую комнату, где спал ее муж, она давно облюбовала себе. Там, помимо кровати, были ее иконки, лампадка, столик с евангелием.

В большой комнате вытерла с телевизора пыль, пропылесосила диван-кровать, ковры на стенке и на полу, приготовила в шифоньере чистое белье на случай, если придется поселить гостя.

Вечером, помолившись, легла спать. "Господи, что же я делаю? Опять готова согрешить", - подумала она, задувая лампадку.

На другой день она снова пошла на рынок. "Мойвы-то Матильде не купила. Как кошка без мойвы-то"...

У яблок снова была толпа. Любовь Павловна заняла очередь и с удовлетворением увидела, что объявление еще висит, а полосочка с номером телефона оторвана всего одна.