Апокалипсис, белый танец
Шрифт:
– Не будет ли проблем с реализацией? – послышался натужный голос горбатого, передвигающего что-то из мебели. Доносились звуки падения на пол тяжёлых книг. (Рукописных, на старославянском. Видимо, из реквизированных).
– Я Коваль-Авелев, Ираклий Никодимович, – сделав укол, называет себя пахнущий больницей. Наклоняется к Варе, прищуренным глазом наблюдает за ней. – Для вас – просто Ираклий, ведь я вам конфетки приносил, когда вы были малюсенькой, вот такусенькой, – собрал он вокруг глаз морщинки, и, делая жест рукой, показал тогдашний рост от пола маленькой Вареньки.
– Да какие церемонии? – удивился муж беременной. – Мы в этой стране почти что одна семья, – и, откинувшись на диване, он устроился поудобнее, как это бывает в театре. Кивнув супруге, он стал наблюдать
Странное имя имел этот человек, пожелавший обменять свою комнату в коммуналке на роскошную «сталинку». Необычной была и его биография.
Его папа, Стенли, во времена сталинского интернационала изъявил желание переехать из США на постоянное место жительства в СССР. Захотелось ему поучаствовать в грандиозном проекте построения социализма в отдельной стране. Некоторое время он ходил по Красной площади с портретом отца народов, сидел в президиумах на фабрично-заводских собраниях. Ему стали доверять, нет-нет да к микрофону пригласят сказать об угнетённых в Америке неграх. Но что-то не состоялось у него с построением коммунизма в отдельно взятой стране и после смерти Сталина он запросился снова в Америку вместе с русской женой, уже там родившей мальчика, названного в честь пра-прародины отца Нямбой. Подрастая, мальчик был замечен в желании бузить, за что оказался на учете в полиции. Юношей был крайне недоволен положением негров в США. Одновременно возмущался нищетой трудящихся в СССР. Как-то даже его рисунок Хрущёва в рубище, но с атомной бомбой на телеге, поместили в университетской газете. Ему заплатили, но показалось мало, за это Нямба назвал редактора скотиной. Только без рог.
Всё проходит, прошли и увлечения молодости. Захотелось Нямбе поработать по-крупному в стране, где стали всё-всё ломать. Запросился он во время перестройки в Россию, где оклады для иностранных специалистов по особому параграфу. Не проработав и двух лет в качестве консультанта в одной из гуманитарных организаций, он получил престижное назначение в Зеленоярскую область в фирму «Транснациональная компания по мониторингу при производстве канцелярских принадлежностей». Вот почему, одобрительно кивнув сидящей рядом заплаканной даме, он стал зорко наблюдать за тем, что происходит в комнате, где идёт мониторинг обмена его жилой комнатушки на квартиру в центре города.
Сцепив за спиной руки, в задумчивости по квартире прохаживался ещё совсем недавно такой слезливый начальник Департамента Правдин, присматриваясь к аккуратности выполняемой работы теми, кто при деле. Прошёл в коридор, где имел серьёзную беседу с охранником. Посмотрел у горбатого некоторые адреса отправлений багажа. Пальцем щёлкнул по адресам в папке, хмыкнул удовлетворенно. Перекинулся парой слов с его помощником, что шебаршил в тёмном чулане. Вернувшись к своему креслу, он в задумчивости качнулся несколько раз с пяток на носки. Смотрел выше тех, кто рядом. Видно, в ожидании он, в размышлениях о судьбоносном.
Трудился и гуманист в белом халате, давший клятву, а теперь аккуратно выполняющий работу по контракту:
– Вчера, уже поздно вечером, мы узнали о вашем великом горе, – наклонившись к Варе, стал говорить Ираклий Никодимович, наблюдая боковым зрением за высоким начальником. – Мы всегда рядом с такими, как вы. Прислушайтесь к нашим советам, – на что семейная пара, покачивая головами, подтвердила и своё согласие помогать адресно.
– Всю ночь мы думали, как реально помочь вам, – вступил в разговор муж беременной. – И решили предложить помощь в обмене этой большой квартиры недостаточно ухоженной при её размерах, на другую, – он замолчал, смотря на Правдина З. Ф., недавно слезливого, а теперь сидящего в кресле, нога на ногу, с видимым удовольствием раскуривая сигаретку. – Ну скажите, зачем вам такая большая, вызывающая зависть, наконец, – повернулся он корпусом к двери комнаты, откуда наблюдали горбатый и его компаньон. – Да, у нас есть поменьше, уютная, в индустриальном районе, с хорошо развитой инфраструктурой. К сожалению, и сегодня достаточно семей, живущих в стесненных условиях, – говорит Нямба Станиславович, муж беременной. Скорбно головой кудрявой
«Что всё это значит?» – смотрит на них Варя. Ей так хорошо теперь, как давно не было. И ей жалко живущих в таких стесненных условиях. Ожидающих ребёночка, которому надо побольше воздуха, места для игр.
– За маленькой легче ухаживать, – говорит горбатый своему компаньону. Погромче говорит, чтоб и другие слышали.
– Поможем, – выглянул из комнаты его компаньон.
– И со значительной доплатой, – Нямба Станиславович, ладошки вперёд ещё выставил, тарелочку из них сделал. Покачал ими перед собой, показывая Варе, как много она получит денег в качестве доплаты.
– И в любой валюте, – уточнил тот, что с акцентом, похлопывая ладонью по горбатой спине. – Комната, дай бог всякому, европейского образца. Магазины разные. Много их – магазинов. Покупай, что пожелаешь. А продуктов видимо-невидимо, со всего мира, – говорил убедительно тот, кто в тёмном чулане шебаршил, который с акцентом выучился говорить. И улыбку умел хорошо сделать.
– Мы должны помогать друг другу, – поддержал разговор прислонившийся к косяку двери горбатый.
Внимательно слушал каждого начальник Департамента адресной помощи нуждающимся, согласно кивал каждому, иногда для убедительности своего согласия он делал жест правой рукой, как отсекал возможные сомнения.
– Мы должны помогать друг другу. Наконец, мы – европейцы, – посмотрела на него беременная. Платочек мнёт, видимо, от значительности скорого события – обмена своей невидной хрущёвки на большую. С потолками высокими, коридорами просторными.
– Все заботы по оформлению обмена, – из-за плеча горбатого выглянул тот, у которого акцент, – и переезд мы берём на себя, – смотрел прямо, как не верить?
– Не пожалеете, – Нямба из Америки прозрачный пакет с колен берёт, поднимает повыше. Пакет под завязку набит пачками десятирублевок в банковской упаковке. Глаза щурит, улыбается широкими, как бы вывернутыми губами. Пакет Варе и потом остальным показывает. – Надолго их вам, Варенька, хватит. Надолго, – и улыбается обаятельный мужчина, и исчезает с его лица постоянная ухмылка человека, который знает наперёд, о чём вы подумаете завтра. Лицо широкое, кудрявые волосы с проседью.
Его жена ближе подсаживается к Варе, начинает по плечу гладить. Варя носом хлюпает от большого сострадания к ней. Беременная к себе её клонит, к тому месту, где зарождается новая жизнь. Присутствующие молча наблюдают сцену. Беременная взгляд переводит на высокого начальника Департамента, покуривающего ароматную сигаретку, тот кивает ей.
– Как же тебе, милая, тяжело было без добрых-то людей, – глаза закатывает, одной рукой Варю к себе тянет, другой свой большой живот поддерживает, где новая жизнь пульсирует, в новый мир она собирается. Вот от великого сострадания к ближнему и преждевременные роды начались. Схватки у неё! Стоны всё громче, протяжнее. «Скорую» умоляет вызвать. И поскорее!..
Её муж почти в безумном состоянии, за Варины руки хватается, о большой доплате при обмене уверяет. Роженица стонет тяжко, стон переходит в крик. Под окнами начинает реветь «скорая». И всё громче, кажется, она уже в квартиру въезжает.
Неожиданно на лестничной площадке послышались голоса, сдавленные крики и в комнату, минуя охранника, ворвалась соседка. Та, что приносила Варе домашнего приготовления пирожки. Она, наконец, хотела бы сказать… Но руководитель Департамента адресной помощи остронуждающимся, а в прошлом и лихой кавалерист, подскочил к ворвавшейся в квартиру бабе, хорошо толкнул её в грудь. Крикнул: «Охранник!» После небольшой схватки в коридоре, на лестничной площадке послышался звук падающего тела. «Пардон, мадам», – сопроводил падение охранник. Причём сказал он это с настоящим английским акцентом: «Падэн, мадам». Чувствовалось, чувствовалась среда, в какой он воспитывался.