Апокалипсис отменяется (сборник)
Шрифт:
Надежда оставалась только на изученную недавно «К-прогноз».
Тщетная надежда.
«К-прогноз» не смогла выдать какие-либо данные по будущему развитию крионики. Она не знала, смогут ли крионисты улучшить показатели восстановления в течение ближайших десяти лет. Ей вообще было неизвестно будущее крионики.
— Сырье! — воскликнул Рахат. — Баг на баге! Что ты вообще знаешь?
В далеком холодном космосе летело над Землей мертвое тело клиента. Рахат не знал, как отчаянно он боролся
Рахат встряхнулся, стараясь избавиться от тоскливого отчаяния.
Что в такой ситуации можно придумать?
За семь дней, проведенные в космосе, клиент, конечно, не «испортится». Скорее всего, тело держат в шлюзовой камере, где абсолютный ноль. Мозг, лишенный криопротекторов, конечно, пострадает, но главные неприятности начнутся при спуске и после него.
При спуске.
А если…
А если не спускать?
Рахат не знал, что ход его мысли схож с недавними рассуждениями клиента.
Первый вариант — вернуть клиента на Станцию и организовать потом спасательную экспедицию. Нет, не годится. Станцию вот-вот затопят. «Аресы» не летают — США уже отказались от них, летают на «Союзах» и «Русях». «Союзы» и «Русь» — все те же неблагоприятные условия посадки.
Оставался еще некий зонд, который астронавты должны были запустить вручную и управление которым осуществлялось с Земли, но по окончании эксплуатации зонд обречен сгореть в плотных слоях атмосферы.
Тупик.
Или?..
Как получить так нужные для победы пятьдесят процентов?
Рахат медленно оторвал свое тело от стула, для чего понадобилось упереться обеими руками в стол. Незримая тяжесть сковала его тело, будто он находился в стартующем космическом корабле.
— А что еще остается делать? — сердито спросил он себя. И, взяв планшет, вышел из кабинета.
— Кармель, нужна помощь, — сказал он, подходя к блестящей стойке. Хорошо, что Олжаса не было.
— Чем могу? — улыбнулась девушка.
— Я должен поговорить с главным. Самым главным.
— С… Торгвальдом? — спросила Кармель и округлила глаза. — Не получится.
— Он здесь? Тогда получится. Устрой. Прошу. Это важно.
— Что случилось? Виниченко…
— Он не поможет. Никто не поможет. Неважно. Мне нужно поговорить с главным.
— Но он, может, тебя и не примет!
— Попробуй. Пожалуйста.
Рахат представлял табло. «37:0». Ноль угрожающе мерцал, вот-вот сменится на единицу.
Кармель пожала плечами и ткнула пальчиком в селектор.
— Спасибо…
—
— Торгвальд, извините, что беспокою. У Рахата Селикбаева к вам какой-то очень важный вопрос…
— Кто такой? — спросил голос.
— Наш спасатель, переведен в офис после…
— Что нужно?
— Я не знаю. Но говорит…
— Вопрос жизни и смерти, — выкрикнул Рахат, боясь, что слова Кармель звучат неубедительно.
— Пусть зайдет, — решил голос.
Кармель посмотрела на Рахата.
— Повезло!
— Спасибо, — еще раз поблагодарил Рахат.
— Лифт крайний справа.
Рахат никогда не видел главного. Для него он всегда был легендарной загадочной фигурой, сидящей в далекой Москве. Все в мире Рахата существовало благодаря незримому главному: клиенты, спасательные операции, рекордный личный счет, карьера, деньги, смелые планы на будущее, надежды на дополнительные квоты и безопасность себя и близких. Главный был богом — и сейчас он поднимался к нему на Олимп.
— Рассказывай, — энергично велел седовласый великан, сидящий за огромным, как материковая плита, и черным, как добытый ночью уголь, столом.
Рахат растерялся, но только на миг.
Он старался излагать кратко и четко. О нехватке информации. О том, как Митякис отрубил связь. О пустом кабинете. Об ответственности, которую свалили на него, о кривой Сергеева-Левина. О «портящемся» клиенте, разрушение мозга которого превысит пятидесятипроцентный минимум.
И о том, как можно спасти клиента.
— Митякис? — вкрадчиво спросил Торгвальд, бережно держа крохотный телефон крепкими пальцами. — Ко мне.
— …
— Сейчас, — сказал Торгвальд, глядя на Рахата сверху вниз. Глаза его были светло-серые, ледяные. — Выслушаем противную сторону.
Рахату стало не по себе. Получалось, что он наябедничал на Митякиса. Он, заморыш, которого Торгвальд до этой минуты даже не знал, — столкнул его и другого… зубра.
Вошедший Митякис ожег Рахата недобрым взглядом. Нос с горбиной нависал над губой, как клюв.
— Что с Хорошевым? — спросил Торгвальд. — Почему не проинформировали? И у него к вам претензии, — он махнул в сторону Рахата (тот обмер).
— Какие же? — сухо спросил Митякис, неотрывно глядя на Рахата.
— Не предоставляете информации. Не даете работать. Саботируете, — сказал Торгвальд, махнув Рахату, чтобы молчал.
— Саботирую? — переспросил Митякис.
— Именно. После рассказа Рахата у меня чувство, будто вы желаете, чтобы мы не выполнили условия контракта с Хорошевым.