Апокриф от соседа
Шрифт:
беды, когда близится прощание с этим миром.
– Не суди людей слишком строго, Юда. Это их беда, что они мало способны к
вере и удел их - суеверие. И, увы, даже избранный народ ищет порой спасения в
храмовой службе и в… нелепых чудесах, а вовсе не в следовании заповедям
Завета, которые всеми силами пытаются не столь выполнить, сколь обойти. И как
бы ни были против нашего миссионерства братья ессеи, мы должны помочь народу
Израиля постигнуть, что именно
есть помеха будущему спасению. И мы должны сказать всем, а не только ищущим
истины в ессейском Кумране, что наслаждение и благополучие, добытые любым
неправедным путем, не есть истинное наслаждение и благополучие, что нечестивое
богатство не даст покоя, а блуд - счастья, что прощение очищает душу, а
ненависть убивает ее. Не все ли равно, Юда, кем считают нас люди сегодня и
будут ли они помнить о нас завтра?!
Меня не сильно волнует, какие сплетни и слухи распускаются обо мне, и я не
верю ни в то, что это может принести вред всему делу, ни в то, что моей душе
придется держать за это ответ на суде у Всевышнего после смерти. Ты уснул, Юда?
Ты не слушаешь меня?
– Нет, нет! Я просто закрыл глаза - так лучше думается… Я не могу забыть, Ешуа, печальных слов, сказанных раби Яхьелем, когда ты упрекнул его в
закрытости ессейской общины.
– Да, помнится, он предрекал мучения моей плоти и томление моему духу, -
Ешуа невесело рассмеялся.
– Да минует меня чаша сия.
Юда при этих словах тяжело поднялся и, опершись о свод пещеры, проговорил
тихо и печально:
– Воистину, умоляю Господа: “Пронеси мимо чашу страданий!”
Ешуа обнял друга за плечи и неожиданно заключил, глядя в звездную даль: - Впрочем, Отче, да будет все по твоей воле, а не по нашему слабому
разумению!
Они постояли несколько минут, прижавшись друг к другу, а затем Ешуа опять
пошел наполнить водой глиняный сосуд. Юда, кашлянув, спросил: - Ешуа, мы вместе с тобой уже больше двух лет, но ты никогда не рассказывал
мне о своем отце.
– О каком отце ты говоришь?
– Я не понял твоего вопроса!
– вздрогнул Юда.
– Знаешь ли, Юда, тайна моего рождения действительно покрыта мраком, можешь
даже, если тебе так спокойнее, считать, что эти сумасшедшие не сочинили, а лишь
приукрасили историю моего рождения. Только несколько лет назад мать поведала
мне, что истинный отец мой - неведомый никому одичалый странник, никто у нас
даже не видел его. Он силой овладел моей матерью в пшеничном поле за девять
месяцев до того срока, когда мне суждено было родиться. Поняв, что тяжела, мать
моя не знала,
могла, зная, что дитя во чреве ее невинно и оно должно увидеть свет. Спас ее, точнее, нас с ней, будущий учитель мой раби Яхьель. Тогда жена его была еще
жива - лишь после ее смерти он ушел в Кумран на совсем. А тогда у него был свой
дом в Назарете. Он ввел мою мать в дом Иосифа, старого вдовца, плотника, которого я почитал и почитаю до сих пор как отца своего, и сказал, что быть
теперь пред людьми Иосифу мужем Марии, а Марии - женой Иосифа, и любить Иосифу
дитя Марии, как дитя собственное. И было так. И когда я был рожден и, как
положено, обрезан по прошествии восьми дней, Яхьель, передавая меня на руки
Иосифу и Марии, сказал: “Чисто дитя сие, и нет на нем греха!”
– Каждого бы так встречать в этом мире!
– Каждого и будут так встречать, Юда! Ведь действительно, если люди
признают, что каждое дитя безгрешно, то за что его наказывать, унижать? Ане
будет этого, не будет и источника злобы. А уж если люди друг другу все грехи и
обиды простят и с чистою душой друг на друга смотреть станут, то опять-таки рай
воцарится на земле, рай и благодать…
– И что дальше, Ешуа?
– после короткого молчания спросил Юда.
– Да что же еще? Остальное ты, вроде, знаешь: Иосиф умер, когда я еще мал
был. Мать вышла замуж за его младшего брата Моама. Родила мне брата Якова. Он
на семь лет моложе меня и тоже с ессеями - ты видел его. Наверное, я не очень
хороший сын. Мать хочет внуков, а я унаследовал, видно, от своего безвестного
отца жажду странствий.
– Хорошо, что только это. В остальном, мне кажется, ты мало похож на того
мерзкого человека, - покачал головой Юда.
– Да. Человеком он был, мягко скажем, не ахти. За то только, что он сделал с
моей матерью, он достоин самой суровой кары. Но, поверь, Юда, я не держу зла на
него в моей душе. Наоборот - чувствую даже благодарность за жизнь, которую он
дал мне, хотя бы и в мерзости своей. Без него я ведь не получил бы ее никогда.
И, может, мать моя, Мария, была бы счастлива, и возлюбленный муж ее был бы
молод и красив, и уделом ее была бы дюжина красивых и здоровых детей, ничем
даже отдаленно не напоминающих стоящее пред тобой чадо.
– Ты меня прости, Ешуа, но лично я рад, что все именно так, а не иначе
сложилось. Уж больно много я встречал на своем веку здоровых красавцев и
красавиц, но… Для меня все они вместе взятые не стоят и ребра твоего, да что