Апокриф от соседа
Шрифт:
– Уже два дня, рави, ждем тебя и братьев по учению твоему, - ответил второй
рыбак.
– Простите меня, грешного, что смею перебивать ваш разговор, - встрял в их
беседу сынолюбивый обыватель.
– Но не лучше ли будет продолжить эту беседу под
крышей дома смиреннейшего слуги вашего?
– он встал на колени и, судорожно
отпихнув плачущую женщину, стал страстно целовать края запыленной одежды Ешуа, свободной рукой весьма потешно призывая придурковатого сына
примеру.
Ешуа попытался освободиться и от него, и от женщины.
– Кто этот человек?
– спросил он Симона.
– Это тоже последователь твоего учения, Ешуа, наш гостеприимный хозяин, он
предоставил нам кров…
– Хорошо, спасибо тебе, друг мой. Но эта женщина должна пойти с нами, ей, по-моему, некуда больше идти.
Человек с отчаянием повалился на камни, взывая: - О, Господи! Дочери моей семнадцатый год, невеста она. А эта женщина…
– Пойдемте, братья мои, пойдем, сестра, поищем себе другой кров, - резко
перебив его, обратился к своим спутникам Ешуа.
– Отец наш небесный позаботится
о нас и в эту ночь.
– Нет, Господи, нет!
– возопил несчастный и, подскочив, вновь пал ниц, но
уже вместе с сыном.
– Прости меня. Затмение нашло. Свет мудрости твоей только
начал озарять души рабов твоих. Не допусти, чтобы из-за глупых слов моих
Господь не вошел в мой дом!
– он обернулся к женщине: - О, женщина! Да будет
благословенна минута, когда войдешь ты с нашим рави в мой дом, и дочь моя
своими нежными перстами сама омоет твои усталые ноги! Мы все виноваты перед
тобой.
– Веди нас!
– сказал Ешуа.
– Мы знаем дорогу!
– весело отозвались Симон и его брат Андрей.
Оглянувшись по сторонам, Ешуа и Юда так и не увидели ослицы. Махнув рукой на
пропажу, столь же неожиданную, как и случайное обретение, они пошли к месту
ночлега вслед за остальными.
В небольшой, чисто прибранной комнате очень тихо. Возле окошка в удобном
деревянном кресле сидит старик. На коленях у него доска, на которой он
увлеченно рисует. Еле слышно шурша одеждой, в комнату вбегает юная и очень
миловидная девушка.
– Господин мой, к тебе пришел молодой человек, он говорит, что он племянник
рави Ицхака, твой, то есть, племянник, господин мой.
Старик мгновенно оторвался от своего занятия.
– Слава Богу, Юда пришел! Пусти его скорее, Руфь, я очень ждал его, очень
ждал!
– Бегу, мой господин…
Девушка умчалась. Ицхак отложил свою дощечку и, не вставая, поднял глаза к
двери. Ждал он недолго. Юда вбежал в комнату, замер посередине и почтительно
склонил голову. Ицхак
заплакать.
– Я не видел тебя десять лет, Юда, десять лет. Я очень боялся, что мои
старые глаза закроются навеки, так и не увидев тебя еще раз.
– Твои глаза еще очень нужны миру, мой раби, да и не так уж они стары, -
ответил Юда. Он еще кашлял, но уже не так сильно, как во время ночевки в пещере.
– Миру никто не нужен и ничто не нужно, миллионы и миллиарды глаз
человеческих ничего не прибавят к его безмерному совершенству. А мои глаза
стары уже хотя бы потому, что они слишком устали смотреть на человечество, им
противно, больно и страшно взирать на него, да.
– Ты не обманешь меня, дядя Ицхак! Я слишком хорошо знаю тебя и твою
доброту, слава о которой еще в дни детства моего вышла за пределы Иудеи. Не
пытайся убедить меня, будто ты ненавидишь человечество!
Старик махнул рукой:
– Добрый неизбежно должен возненавидеть человечество, толпу. Истинная
доброта, мой Юда, в том, чтобы любить человека, искать и находить светлое в
самой заблудшей душе, а толпа убивает это лучшее, да. У миллиона людей нет даже
малой толики того хорошего, что есть в душе у одного, пусть даже самого
ничтожного и скверного из этого миллиона. Добрый должен и ненавидеть
человечество, и презирать его, да.
– Внезапно старик перебил сам себя: - Да что
ж это мы, Юда, видимся впервые за десять лет и с первых же слов пытаемся
спорить и за великими проблемами не видим друг друга, не видим счастья нашей
встречи, ай-я-яй! Руфь! Милая девушка! Руфь!
– Да, раби, господин мой!
– легкая, как ветерок, девушка вновь вбежала в
комнату.
– Будь любезна, принеси кувшин вина, принеси хлеба, сладостей и вообще всe, что найдeтся в доме! Мой племянник Юда устал и голоден с дороги.
– Принесу мигом, господин!
– крикнула Руфь и исчезла, словно упорхнула.
– Так расскажи, Юда, как ты живешь, давно ли был дома, здорова ли Рахиль, твоя мать, моя любимая сестра?
– раби Ицхак повел Юду к столу.
– Рассказывай и
извини старика, если во время рассказа твоего он не сможет сдержать слез
радости оттого, что видит тебя.
Юда с восторженной улыбкой засмотрелся на девушку, которая уже вбежала
обратно с большим подносом, полным еды и питья. Затем он, словно собравшись с
мыслями, ответил старику:
– Все хорошо, раби, все хорошо. Но, дядя, дорогой, не надо, ради бога, лукавить со мной, ты ведь совсем не умеешь этого! Я, конечно, знаю, что не