Апокриф от соседа
Шрифт:
сменилось и трех лун с того дня, как твой ослик вывез тебя за ворота дома моей
матери, я видел ее и отца моего в полном здравии всего через неделю после тебя, а за это время мало, что изменилось у них. Зато каждый странник, которого мы с
моим другом Ешуа встречали за последний год на наших бесконечных пыльных
дорогах, передавал нам, что Юду Искариота, сына прекрасной Рахили, ждет к себе
дядя его Ицхак. Верно, все-таки не о матери моей Рахили и не
почтенного отца моего хочешь ты говорить со мной? Разве я не прав?
– Прав, прав, конечно, прав. Что за время такое, что за жизнь такая?
Племянник и дядя встречаются впервые за десять лет, в последний, может, раз
встречаются, и нет у них мирной семейной беседы. Что за жизнь такая, Юда?
–
помолчав минуту, старик продолжал: - Знаешь, Юда, если бы без малого тридцать
лет назад, держа тебя на руках, я знал, что держу на руках Господнего апостола, руки мои могли бы задрожать от волнения, и я мог бы уронить тебя. Знаешь, и еще
я думаю: хорошо, что этого не знал в то время и ваш резник, увы, не помню имени
этого достойного человека, от его волнения тоже могли бы быть неприятности! Да!
– Никогда не догадывался, дядя, что ты способен так ехидничать!
– к
собственному удивлению Юда выдавил из себя какой-то дурацкий неестественный
смешок.
– Хорошо, что ты ещe хоть так смеeшься, Юда!. Признаться честно, мне сейчас
настолько не до смеха, Юда, что трудно даже представить! И я не смеюсь даже, когда моя милая Руфь вдруг начинает уверять меня, что я не такой уж седой и
даже не совсем лысый! Да!
– Вряд ли я ошибусь, если предположу, что столь невеселое настроение
премудрого раби Ицхака вызвано его возлюбленным племянником.
– Юда отвернулся к
окну и уставился на стоящую возле дома смоковницу.
– К сожалению, ты прав, мой мальчик. Ты и твой друг Ешуа повинны в том, что
я превратился в брюзжащего слезливого старика, каким никогда раньше не был. Это
невыносимо - уже года три, как я каждый день жду несчастья, каждый день, да.
– И что за несчастье ты ожидаешь?
– Юда, не отрываясь, смотрел на смоковницу.
Раби Ицхак обнял его за плечи:
– Это очень серьезный разговор, Юда. И дело зашло столь далеко, что мне, вероятно, придется просить великой чести встретиться и говорить не только с
тобою, но и с Богом твоим Иисусом из Назарета, ибо ты хоть и племянник мне, но
лишь апостол его. Конечно, я понимаю, что чести этой…
– О чем ты говоришь, раби!? Ты же прекрасно знаешь цену слухам. Ешуа
смиренно просит тебя о встрече, твое мнение
– Когда? Время не терпит, - перебил племянника старик.
– Сейчас, если позволишь. Друг мой Ешуа ждет у ворот дома твоего.
– Так проведи его сюда. Что же ты не сказал раньше? Зачем человека…
прости, но сына Господня тем более, держать у входа в дом, да еще под открытым
небом? Мне как хозяину просто неудобно, Юда. Ступай, позови его скорее.
Юда спешно вышел из комнаты, а Ицхак в раздумье взял в руки отложенную им
ранее дощечку с рисунком. Через минуту вновь появился Юда. Впереди себя он
втолкнул в комнату Ешуа. Ицхак молча двинулся навстречу, пристально вглядываясь
в изможденное лицо Ешуа. Тот низко склонил голову.
– Здравствуй, Ешуа! Воистину, Барух ата адонай элогейну! Как величать-то
тебя прикажешь - сыном Господним или просто по-домашнему - царем Иудейским?
– Меня зовут Ешуа, я родом из Назарета, и сын я человеческий, раби Ицхак.
– А я-то слышал, что твои ученики почитают тебя Божьим сыном, Ешуа!
Наступила продолжительная неловкая пауза. Переждав ее и поняв, что ни Юда, ни Ешуа не станут возражать ему, Ицхак продолжил: - Впрочем, все дети человеческие также и Божьи дети, да, даже скверные дети, неблагодарные, злые и глупые безмерно, все равно Божьи твари! Да! Будет ли мне
позволено предложить тебе сесть, Ешуа?
– Ты же хозяин этого дома, раби Ицхак, - пожал плечами Ешуа, - что же ты
спрашиваешь? Только не надо, уважаемый раби Ицхак, говорить мне, что здесь нет
ничего твоего, что все в этом доме, как и вообще в мире, принадлежит Богу, и мы
все лишь гости во храме его. Я с детства слышал о твоей мудрости, я готов с
благоговением внимать каждому твоему слову, но сегодня я просил принять меня не
для того, чтобы набраться великой премудрости твоей, раби Ицхак, к тому же
сомневаюсь, чтобы моя голова смогла вместить такую ношу. Сегодня я пришел
просить у тебя прстого и прямого совета, совета о том, как быть мне в тех
обстоятельствах, которые, надеюсь, известны тебе, раби, не хуже, а может, и
намного лучше, чем мне самому. Разумеется, ты можешь спросить меня: “А что же
раньше, перед тем как взвалить на себя эту немыслимую и странную пророческую
ношу, что же раньше не пришел ты ко мне спросить моего совета?” А я знал тогда
твой ответ, раби, знал, что ты не одобришь моей… нашей затеи, знал, но хотел
сделать по-своему. Теперь все зашло очень далеко. Я не знаю - продолжать или