Апраксинцы
Шрифт:
Торгующіе на развал «смсь племенъ, нарчій, состояній» и русскіе урожденцы Ярославской губерніи, татары, евреи, еврейки, имющіе за душой всего капиталу гривенникъ и обладающіе состояніемъ въ нсколько тысячъ.
Вотъ, напримръ, небольшая лавченка, сколоченная изъ дюймовыхъ досокъ. У ней сидитъ старичокъ съ мдными очками на носу и читаетъ божественную книжку. Когда угодно пройдите мимо, вы всегда застанете его читающимъ. Весь товаръ въ этой лавченк состоитъ изъ нсколькихъ старинныхъ мдныхъ монетъ, старыхъ подсвчниковъ, какой-то вазы, двухъ десятковъ книгъ и портрета Екатерины второй. Кажется, какъ можно кормиться отъ такой торговли, а между прочимъ торговля,
Жидовки — это ходячія лавки. Весь товаръ он носятъ на себ; на ея бритой голов, покрытой парикомъ. вы увидите цлый этажъ шляпокъ, надтыхъ одна на другую, всхъ модъ и всхъ достоинствъ, а на рукахъ у ней различнаго рода хламиды и вретища, именуемыя бурнусами, салопами и прочими названіями.
Ежели-бы можно было придти на развалъ голодному человку въ костюм прародителей, но только съ рублемъ въ рук, поврьте, онъ вышелъ-бы оттуда сытымъ, обутымъ и одтымъ. Какъ обутымъ и одтымтй объ этомъ не спрашивайте, но все-таки за какія-нибудь восемьдесятъ копекъ онъ получитъ общеевропейскій костюмъ, а на остальныя деньги напьется и настся.
Должно быть покупка и потомъ перепродажа всего приносимаго на развалъ очень выгодна, потому что занимающихся этимъ ремесломъ расплодилось очень много. Имъ стало тсно на развал; нкоторые ушли оттуда и избрали своей резиденціей тотъ переулокъ, который ведетъ отъ Чернышева моста на Апраксинъ. Съ ними переселились туда и пирожники, оглашающіе воздухъ крикомъ: «съ сижкомъ, съ яичкомъ!» и сбитенщики, а лтомъ квасники съ кувшинами, наполненными бурой жидкостью съ мухами вмсто изюму, и даже бабы, отжившія свой вкъ мегеры, прежде торговавшія собой, а теперь гнилыми коричневаго цвта яблоками и апельсинами.
Вотъ и теперь, у входа въ вышепоименованный переулокъ, прислоняясь къ дому министерства внутреннихъ длъ, стоятъ чуйки и сибирки въ усахъ, бородахъ, шляпахъ и фуражкахъ. Въ рукахъ они держатъ всевозможныхъ видовъ одежды: рваные полушубки, лакейскіе казакины, красные капельдинерскіе жилеты, въ которыхъ такъ любятъ щеголять ломовые извощики-крючники и водовозы, сапоги безъ подошвъ, полуфраки, ситцевыя рубашки, фуляровые платки, военные и статскія фуражки и т. п.
Въ переулокъ входитъ, судя
— Не продаете-ли чего?
— Эй, землячокъ, что продаешь’?
— Кажи, кавалеръ!
— Нейди въ нутро, дешевле давать будутъ! кричатъ чуйки и сибирки. Наконецъ одна изъ бойкихъ чуекъ подбгаетъ къ деньщику, вырываетъ у него изъ рукъ рейтузы и разстилаетъ по дорог, придерживая за концы.
— Цна?
— А что дашь?
— Да, нтъ, ты самъ скажи цну — ты продавецъ. Ну!…
— Да видишь, милый человкъ, мн-бы желательно все вмст продать, отвчаетъ, подумавъ, деньщикъ и чешетъ затылокъ.
— А, чохомъ? Кажи!
— Вотъ кофейникъ еще, до платокъ…. новый совсмъ.
— «Тетка Агафья носила, до дыръ проносила.» Новый! иронически замчаетъ чуйка. — Ну, а цна?
Остальныя чуйки и сибирки окружаютъ ихъ.
— Да что съ тебя взять, говоритъ деньщикъ, созерцая рейтузы. — Давай четыре съ полтиной!
— Денегъ домой не донесешь! замчаетъ чуйка и кидаетъ ему рейтузы прямо въ лицо, между прочимъ не выпуская изъ рукъ, а придерживая ихъ за конецъ.
— Ну, а что твоя цна? спрашиваетъ деньщикъ, озадаченный такимъ отвтомъ.
— Кажи! кричитъ сибирка, вырываетъ у него платокъ, стелетъ на землю, встряхиваетъ, смотритъ на свтъ и перевертываетъ во вс стороны.
— Ршето! замчаетъ онъ хладнокровно. — Цна?
— Да все вмст….
— Два цлкача берешь? кричитъ чуйка, все еще не выпуская изъ рукъ рейтузъ.
— Четыре рубля!
— Нтъ, братъ, жирно будетъ, — объшься!
— Два съ полтиной дамъ; кажи! перебиваетъ сибирка.
— Я, пожалуй, хоть и на обмнъ, — мн полушубокъ надать.
— Полушубокъ? идетъ! Подь сюда, у меня есть! Сваримъ кашу…. кричитъ чуйка и тащитъ денщика въ сторону.
— Стой, разорвешь! отбивается отъ него деньщикъ.
— Иди, иди! Смотри, вишь, полушубокъ-то каковъ, что твой тулупъ. Гляди! вещь-то новая была.
При этомъ онъ разстилаетъ полушубокъ по земл и поминутно вертитъ въ рукахъ, чтобы скрыть дыры.
— Смотри, мхъ-то! вишь? вотъ вещь, такъ вещь, доволенъ останешься, сто лтъ «спасибо» будешь говорить. Ей-ей, новый былъ. Нужно съ тебя цлковый придачи взять, а я съ тобой вотъ какъ сдлаюсь: идетъ башъ на башъ!
— Эва! ты что морочишь, давай мн цлковый придачи!
— Нтъ, землякъ, домой не донесешь! Бери свое добро! кидаетъ ему снова рейтузы въ лицо. — Посл жаяться будешь, въ нутро пойдешь и того не дадутъ. Ну!
— Нтъ, не рука!
— Ну, слышишь, на косушку дамъ придачи!
— Цлковый, ни копйки меньше….
— Эй, воротись, на полштофа дамъ!
— Нтъ!
— Ну, пятіалтынный на закуску прибавлю!
Деньщикъ не оглядывается.
— Эй, кавалеръ, воротись, обирай!
Деньщикъ воротился. Чуйка прибгаетъ къ послднему маневру.
— Вотъ теб полушубокъ и вотъ теб на полуштофъ!
— Цлковый и ни копйки меньше.
— Дорогонько…. Несходно….
Деньщикъ снова трогается съ мста. Уловка не удалась.
— Ну, ужъ что съ тобой длать, обирай. При разсчет у чуйки какими-то судьбами не оказывается пятіалтыннаго; она выворачиваетъ вс карманы, даже хочетъ снимать сапоги. Деньщикъ сначала не уступаетъ пятнадцати копекъ, но наконецъ, убжденный краснорчіемъ чуйки, соглашается.
Въ начал моихъ очерковъ и сценъ, я сказалъ, что вс торгующіе на Апраксиномъ раздляются на патриціевъ, плебеевъ и пролетаріевъ; эта-то послдняя каста и процвтаетъ или на развал, или въ описываемомъ мною переулк. Вотъ вамъ одинъ экземпляръ: