Арабские скакуны
Шрифт:
– На выход! С вещами! Ничего не забывать!
Я поднялся, посмотрел на учителя. Тот лежал на койке словно это была не тюремная шконка, а топчанчик на пляже, скалился щербатым ртом. Хороши у нас учителя математики, хороши!
– Не волнуйся! Санёк тебя выведет. У меня с ним свои счеты, он передо мной в долгу за брата. Его брат у моего брата в яме сидел, в других ямах всех поубивали, Санькиного брата не тронули. Так что будь спокоен. Я ещё проявлюсь, давай!
– Пойдемте, - сказал мне надзиратель.
– Вас очень ждут!
– и вывел меня из камеры, закрыл за мной дверь, повернул в ней ключ.
Мы пошли по нескончаемым коридорам и лестницам,
– Мы вообще-то и так всех отпускаем, кого по амнистии, кого под подписку о невыезде, - пояснил Санёк.
– Могут понадобиться камеры. Завтра будут отправлять тело, всякое может случиться, ожидается наплыв его последователей, среди них могут быть самые непредсказуемые граждане. Их уже столько просочилось!
Мы подошли к двери, возле которой стояли сразу двое надзирателей.
– Передал!
– сказал Санёк, подталкивая меня к одному из них.
– Принял!
– ответили ему, и другой надзиратель начал открывать замки. Замки щелкали и скрежетали. Наконец дверь открылась, другой надзиратель шагнул через порог, поманил меня, и мы с ним оказались возле лифта. Надзиратель нажал кнопку на панели, дверь лифта отползла в сторону.
– Прошу!
– он услужливо поклонился.
Я вошел в кабину, надзиратель - за мной. Дверь закрылась, лифт рванул вверх настолько стремительно, что заложило уши, а когда дверь открылась, то передо мной была перспектива другого бесконечного, освещенного дежурным светом коридора.
Мы прошли по коридору до двери, на которой имелась золотом по черному табличка "Приемная". Надзиратель открыл дверь приемной и предложил мне войти. Я вошел, дверь закрылась за моей спиной. В приемной, у низкого столика, попивая кофеек и покуривая, ножка на ножку сидел Ващинский, худой, загорелый, весь в черном, слева от него - принявший меня на земле брыластый, с распухшими, разбитыми губами и оттого ещё больше не похожий на моего школьного друга Сергея, финансиста и магната, справа - тонко улыбающаяся блондинка в сиреневой брючной паре, подчеркивающей точеность ног и величину мощного бюста.
– Вот, мама, - сказал Ващинский блондинке, указывая на меня кофейной чашечкой, - это еще один ваш сынок? Еще один блудный? Не много ли мы наблудили, мама, не много ли?
– Хватит вам!
– с укором встрял брыластый.
– Человек из камеры, ему надо попить-поесть, отдышаться... По себе знаю, а вы развели тут... Давай, садись, я тебе сейчас закажу что-нибудь легкое...
– От него пахнет тюрьмой!
– сказала блондинка.
– Терпеть не могу этот запах! Ты, Сергей, сколько отмокал? Несколько часов?
– Так я сидел несколько суток!
– брыластый мне подмигнул: мол, не робей, всё путем.
– Главное, Анна Сергеевна, человека хорошо принять, а всё остальное чепуха!
– Ну ладно, ладно!
– Анна Сергеевна отбросила со лба русую прядь. Ну, иди сюда, вонючий мой, я тебя поцелую!
И Анна Сергеевна открыла мне свои объятья. Сволочь! Она выглядела лет на тридцать, ни морщинки, зубы блестят. А я стоял в дверях, смотрел на них, и во мне росло желание проклясть их самым страшным проклятием.
Но я решил их пожалеть. В чем была их вина? В неуважительном, в недостаточно почтительном отношении ко мне? А если они не знали, кто я такой? А, может быть, догадываясь или даже зная
А Ващинский, брыластый и Анна Сергеевна не сговаривались, не проходили совместного инструктажа по моему унижению. Каждый из них действовал по собственному почину, и не было их вины в том, что отдельные почины объединялись и многократно усиливались. Да и не собирались они мной помыкать, меня кнопить и волтузить. Каждый из них любил меня, уважал, но только - по-своему, не так, как хотелось бы мне. И тут я подумал, что если бы все относились ко мне так, как хотел бы я сам, то я бы первый же взвыл, отказался бы от такой любви и уважения. Пусть уж будут такие, пусть.
И я подошел к Анне Сергеевне и - эта кукла и вблизи казалась удивительно молодой, - дал себя обнять и поцеловать, дал брыластому налить мне кофе и приготовить для меня бутерброд, позволил Ващинскому порассуждать о блудящих и блуде. Не их изъяны и червоточины, общие и частные, единичные и всеобщие, были мерилом, а мое к ним, к носителям изъянов, милосердие и доброта. А мои милосердие и доброта - я чувствовал это все сильнее и сильнее - были безграничны. Да, не было им ни конца ни края...
Хайфисет
...Рассказывают, что один витязь, владетель многих земель и человек богатый, как-то, выехав на охоту, встретил караван. С караваном вместе ехала девушка, но не на верблюде, а на скакуне породы хайфисет, причем девушка беспрерывно гарцевала, то мчась в пустыню, то возвращаясь, всячески показывала свое изрядное искусство наездницы. Витязь был настолько очарован статью и ловкостью девушки, что попытался посостязаться с нею в скорости, пустил своего скакуна вслед за её скакуном хайфисет, понимая, что успех к нему не придет, ибо, несмотря на богатство, у витязя не было такого скакуна. Так и случилось, но витязю удалось мельком увидеть лицо девушки, и он был поражен ее красотой. Вернувшись в свой замок, витязь посватался к родным девушки, ему ответили согласием и вскоре девушку привезли. Витязь женился, но когда вошел к девушке, то обнаружил перед собой совсем другую девушку, некрасивую, да к тому же - немую. Он отослал ее обратно, начиная догадываться, что дело тут в том самом скакуне хайфисет. Через несколько месяцев ему стало известно, что девушка вместе со своими родственниками-караванщиками попала в плен к правителю Алеппо. Витязь счел своим долгом выкупить и девушку, и караванщиков, но скакуна хайфисет правитель Алеппо оставил у себя и отказывался отдать. Собрав своих вассалов и союзников, заручившись поддержкой шаха и даже договорившись с королем о нейтралитете, витязь начал войну против правителя Алеппо и победил. Среди трофеев был и скакун хайфисет. Витязь уже взялся за луку седла, собираясь на этом скакуне вернуться домой, но его советник, седобородый мудрец, отговорил витязя садиться в седло. Мудрец посоветовал отдать скакуна его прежней владелице, несостоявшейся жене витязя, которая стояла неподалеку и жестами подтверждала правоту мудреца. Витязь отдал девушке скауна хайфисет и никогда о том не жалел...