Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник)
Шрифт:
— Нам не в чем признаваться.
— Вы впустите его, дадите ему несколько писем или деловых бумаг вашего мужа…
— И не подумаю!
— Подумаете, и очень даже хорошо подумаете! — В голосе Бута прозвучали ледяные нотки. — Если вы только не предпочитаете, чтобы я на площадке рядом с супермаркетом соорудил сверхсовременную ремонтную мастерскую, где торгуют также и подержанными машинами, причем по ценам на тридцать процентов ниже ваших. Кроме того, я могу посоветовать банкирам Браке не представлять вам никаких новых кредитов. Не исключено, налоговые инспектора тоже проявят к вам повышенный интерес, стоит мне им только намекнуть. — Бут ненадолго умолк. — Зато если вы согласитесь на маленькую хитрость
Эльфрида Блеквель промолчала.
— Выбор за вами, — сказал Бут. — Либо Плаггенмейер погибнет и потащит за собой весь 13-й «А», либо…
— Это. шантаж!
— Называйте мои действия, как вам заблагорассудится, но выполните ваш долг!
Бут положил трубку в полной уверенности, что Эльфрида сделает все, как надо. Карпано смотрел на него в немом обожании. Что Бут деловой человек, во всем ищущий свою выгоду, знали все. И даже не ставили ему этого в вину: таковы уж они, сегодняшние предприниматели, а какими прикажете им быть? Но сейчас он, Карпано, стал свидетелем того, как Бут, вынуждаемый ходом событий, нашел кратчайший путь к успеху и воспользовался им, отбросив все излишние при таких обстоятельствах мысли о дозволенности или аморальности своих действий. Именно это делало Бута человеком во всех отношениях более опасным, чем доктор Ентчурек, например.
Если Карпано и намеревался высказать Буту некоторые сомнения в целесообразности его методов устрашения, сделать это он не успел, ибо неожиданно для них и поначалу не замеченный ими на пороге комнаты появился комиссар Кемена. Он прокашлялся, давая знать о своем присутствии, и Бут махнул рукой:
— Заходи, Карл, хорошо, что ты здесь.
Он объяснил Кемене, что примерно через полчаса признание Блеквеля будет у них в руках.
— Я объяснил его жене, почему она обязана подыграть нам. На первых порах все сохраняется в абсолютной тайне. Ты позаботься о том, чтобы письмо немедленно доставили полицейским вертолетом. И не забудьте прихватить несколько его писем, чтобы Плаггенмейер мог сравнить почерк.
— Понятно, — сказал Кемена. Помассировав ладонями живот, он обратился к Карпано, словно взывая о помощи: —Да, конечно…
Но Карпано не понял его — мысленно он был далеко отсюда.
— В чем дело? — спросил Бут.
— Боюсь, ничего не выйдет, — проговорил Кемена.
— Как так?
— Об истории со взрывом в мастерской Блеквеля ему известно, — объяснил Кемена. — И что Блеквель погиб, тоже.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Бут.
— Пока вы здесь сидели, он, видно, обо всем этом думал, — продолжал Кемена. — Он нам не доверяет, считает, что мы на любые уловки пойдем, лишь бы его заманить в ловушку. Пару минут назад он потребовал меня для разговора. Знаете, чего он теперь хочет?
— Не нагнетай! — оборвал его Бут.
— Хочет, чтобы мы предъявили ему труп Блеквеля, представляешь себе?
— Пусть увидит. Я и на это добьюсь согласия вдовы и властей.
— Да, но толку мало.
— Почему?
Несколько секунд Кемена колебался.
— А потому, что ни один человек не признает, что эти ошметки, оставшиеся после взрыва, были когда-то Блеквелем…
Он подошел к стулу и тяжело опустился на него.
Такого развития событий не мог предвидеть никто. Если в своем недоверии к властям Плаггенмейер зашел так далеко, что усомнится в подлинности останков Блеквеля, — как он отреагирует на признание?
Почует подлог?
Впервые сам Гюнтер Бут не смог сразу предложить запасной вариант, он только проговорил ожесточенно:
— Подождем — увидим.
Всякий
И в каждом отдельном случае поразительная спрессованность чувств и переживаний, в каждом из них — неповторимость личности, каждый раз обостренное ощущение того, что, если умру я, весь мир перестанет существовать. Все существует, пока есть я.
И вдобавок ко всему Герберт Плаггенмейер. Он напоминает ракету с атомным зарядом, которая стала неуправляемой. Дитя человеческое, вышедшее из-под человеческого контроля. Никто и ничто не в состоянии рассчитать траекторию, по которой он полетит в ближайшие часы…
Итак, в Брамме самый полдень, high noon, как говорят американцы.
Я увидел возвращавшихся из квартиры завхоза Бута и Кемену. Доктор Карпано, как выяснилось позднее, вернулся в больницу.
Тем временем в классе произошло одно событие. Не из разряда сенсационных, но призванное смягчить нервную обстановку. С согласия Плаггенмейера, внимательно и недоверчиво следившего за происходящим, санитары машин «скорой помощи», благоразумно соблюдая осторожность, передали через окно подносы с бутербродами, пакеты с молоком, воду и пепси-колу. И еще успокоительные таблетки.
Плаггенмейер сделал всего несколько глотков из бутылки с водой. Предварительно он убедился, что крышечки на бутылках сидят крепко и, значит, никто не подливал в воду снотворного — страх перед возможной провокацией не оставлял его. От еды он вообще отказался. Все это было ему не по душе. Шансы заложников продержаться до победного конца возрастали, и настолько же уменьшались его собственные шансы заставить своих противников выбросить белый флаг. С другой стороны, еда и питье отвлекали от непродуманных действий тех, кто, подобно Хакбарту, замыслил бунт на корабле. О том, что Ханс Хеннинг остался в живых, ему сообщили с улицы.
Плаггенмейера лихорадило. Температура? Или всего лишь страх, что трое-четверо из парней возьмут и бросятся на него? Перешептываются они постоянно, вдруг о чем условились? А что ему с одним пистолетом делать, если нападет целая куча? Если они с ним справятся, они его линчуют, разорвут на части, выколют глаза, да мало ли… Полиция, как всегда, опоздает…
Он задрожал.
Оставалась только взрывчатка. Покрепче сжал в руке панельку взрывателя.
Такой в общих чертах была обстановка в 13-м «А», когда Бут возобновил переговоры с Плаггенмейером. Начал он с того момента, до которого дошел Кемена.