Argumentum ad hominem
Шрифт:
Я не ограничен в выборе своих действий. Теперь уже абсолютно. Остались небольшие сложности с оценкой ситуации, но видимо, это временно. Скоро и сомневаться перестану. Условно говоря, как по какому-нибудь конкретному поводу левая пятка подумает, так и поступлю. Если буду ощущать это правильным. То есть, любой приказ для меня теперь не имеет значения. Как минимум, прежнего и привычного.
Если я решу, что он полезен, буду иметь его в виду. Что при всех прочих равных, если не возникнет дополнительных уточняющих обстоятельств…
Кому нужен такой солдат, да и просто исполнитель? Со своим особым взглядом на цель и её достижение? Так что, версия болезни, как ни крути, гораздо убедительнее. Хотя и обиднее. Потому что лечение…
Я пропустил тот момент, когда стук чужого пульса начал обретать объем. И вовсе не тот, который гарантируют последние достижения «Долби». Больше походило на звуковое сопровождение процедуры УЗИ, только эхо становилось все глубже и глубже, приливной волной атакуя наушник, словно хотело вырваться из него. Только не наружу, а внутрь. Внутрь меня.
И ему удалось: очередной импульс скатился со своего пика прямиком в мою кровеносную систему. Задал ритм, впитал в себя остатки дребезга и… Растворился. Полностью.
Я снова мог себя слышать.
Да, дыша заемным воздухом, подстроенный под ворованную частоту, но зато с вернувшимся ощущением контроля. С уверенностью, что какое-то время смогу быть… Ну, хотя бы казаться. Таким, как все.
Тем более, что хозяйка машины, которую я успешно обтер задницей, закончила воспитательную семейную беседу и выбралась на свет божий. Даже нарочно оставила дверь открытой: значит, версия про духоту успешно закреплена. Правда, сама Кэтлин выглядит так, будто в помещении и впрямь нечем было дышать. Но я же знаю, что… Или совсем ничего не знаю.
— Наверное, моё поведение вызвало у вас вопросы?
Действительно, рассеянна. Или растеряна. В общем, непохожа сама на себя. Вроде бы так случается, когда внезапно узнаешь что-то новое, плохо укладывающееся в голове. Чувствуешь себя то ли неловко, то ли неуютно, а когда все проходит, становится стыдно. Настолько, что…
— И я должна объяснить?
А я не должен больше беспокоиться. Точнее, должен не. Хотя бы ближайшие несколько часов, поэтому сразу скажу:
— Нет.
Она удивленно распахнула глаза:
— Вы не хотите знать, почему…
— У вас были причины для волнения. Вы волновались. Разве нужны ещё какие-то объяснения? Мне — точно нет.
— Вы… — Кэтлин подошла к «роверу», с водительской стороны. — Почему другие люди никогда так не говорят?
Наверное, потому что они — люди. С чувствами. С желаниями. С кучей степеней свободы. А мне приходится осторожно подбирать слова. К каждому случаю.
— Продолжим в машине? Если вы не против.
Одна часть меня осуждающе скривилась, напоминая о последнем опыте сближения с окружением. Зато вторая, качающаяся на волнах чужого пульса,
Едва я успел устроиться на сиденье, Кэтлин протянула мне папку:
— Вот. То, что вы хотели.
Хотел? Когда? Зачем?
— Документы по… по вашему личному делу.
А, вспомнил. Предмет договоренности.
— Спасибо.
— Дядя просил передать. Есть ещё видеоматериалы, но они не подлежат копированию и…
— Этого достаточно.
Застывшие картинки или движущиеся — какая разница? Они больше не имеют для меня смысла. Того, прежнего, уж точно нет. А новый пока не проявился.
— Таким образом, можно официально считать, что сделка закрыта.
— Хорошо.
— Я оформлю все необходимые бумаги и привезу вам на подпись. После этого…
К чему такие подробности? Хватило бы простых инструкций. Прийти. Забрать. Подписать. Зачем вкладывать в каждое слово столько сил?
— Мои обязанности перед вами, как клиентом, буду исполнены.
По этому эпизоду — да. По сопровождению прав во время… О, чуть не забыл:
— Полли… Ваш брат что-то упомянул о следствии. О том, что оно может быть скоро закрыто.
Кэтлин кивнула, и золотистый локон выбился из её прически, завитком спустившись на щеку.
— Да, вероятность очень велика. Я не могу разглашать подробности… Собственно, я вообще не должна их знать. Но дело явно идет к закрытию. В самые короткие сроки. И тогда наши с вами отношения можно будет считать полностью завершенными.
Снова эти акценты. Настойчивые и необъяснимые. Наверное, я должен понимать, о чем идет речь. Или хотя бы догадываться. Так она думает. А у меня не получается.
— Все-таки, я должна извиниться. За то, что немного вышла из себя, когда вы упомянули… О девушке.
— Я был неправ?
— Нет, нет, что вы! Все совершенно верно. Валентин… Он…
Кэтлин вдруг как-то обмякла. То есть, стала мягче и телом, и чертами лица. Словно причины, заставляющие её быть деловой и собранной, дружно решили взять отгул.
— Такие вещи почти всегда непредсказуемы. Дядя утверждал только, что все получится, но и сам не брался определять сроки. Вроде бы эффект терапии должен был проявляться в снижении степени привязанности… Но она не менялась. И когда вы сказали… Я должна была все проверить.
— Проверили?
— Да, — улыбнулась, с оттенком какой-то непонятной грусти. — Он вел себя вполне… самостоятельно и независимо.
— И это хорошо?
— Наверное. В конце концов, он должен был выздороветь. И похоже, выздоровел.
В отличие от меня. Мы словно поменялись местами, и теперь я должен искать объект привязки. Только не для исцеления и не в надежде. А просто чтобы оставаться живым.
Но новости все равно хорошие. И, как там говорится? Камень с души? Груз с плеч?