Argumentum ad hominem
Шрифт:
А через плюш его прикосновения, пожалуй, ощущаются даже более интригующе. С ноткой приятной таинственности. Нет, не в плане цели и смыслов: тут все яснее ясного. И можно до самого заката вот так, не отрываясь друг от друга… Или нельзя. Потому что чертовски хочется пить.
— Последний коктейль был явно лишним.
— Ты… Сожалеешь?
Кажется, перестал дышать. По крайней мере, моей голове стало прохладнее. А сердцу, почему-то, наоборот.
— И ещё как! У меня не горло, а пустыня Сахара. И если я срочным образом ничего
— Я заварю чай.
Последнее слово опять выдохнул в макушку. Это он зря. Так ведь и привыкнуть можно. Придется дозировать эту милоту самым строгим образом.
На удивление, гостиная пострадала от нашего взаимного безумства совсем немного. Но тут заслуга целиком на счету увесистой мебели, такой же основательной, как и хозяин дома. А мелочи вроде разбросанной одежды не в счет. Их можно просто собрать в кучу. По крайней мере, моё имущество. И совершенно точно, стоит поднять с пола комм, вылетевший из кармана, когда…
— М-м-м.
— Ты что-то сказала?
А он памятливый: слушать не слушает, конечно, но пометил себе, что обязательно нужно реагировать. На любой чих. И возможно, однажды это начнет меня напрягать. Но пока… Пусть продолжает. Одобряю.
И поднос с малым чайным сервизом, пожалуй, тоже приму, снисходительно и великодушно. Хотя это выглядит уже совершенно театрально. Или даже кукольно.
— Я последние дни не добирался до кухни, поэтому могу предложить только покупные бисквиты и джем.
Что значит, не добирался? Он что, ещё и… Ну прямо не мужчина, а мечта. И за что мне такая радость на старости лет?
Хотя, может, такой она и должна быть, старость эта. Уютный дом, мягкая мебель, терпкий аромат чая на всю гостиную, одинаковые халаты и тишина, которая не тяготит, а напротив, только помогает лучше слышать друг друга, особенно с помощью…
Нет, придется все-таки шлепать его по лапам. Со всей возможной строгостью.
— Это совершенно лишнее. То, что ты сейчас делаешь.
— Делаю? — удивился почти искренне. Даже рука, держащая чайник не дрогнула.
— Ага.
А чай вкусный. Или это жажда сказывается: готова сейчас обожествить любой напиток, только бы мокрый и обильный.
— Ты против угощения?
— Я за здоровый рацион.
Занятно иногда наблюдать, как твой собеседник начинает теряться между словами и ощущениями. Вроде и чувствует подвох, но ухватить бяку за хвост и вытащить на свет никак не получается. Вот и смотрит на тебя умоляющим спаниелем: мол, хозяин, ты уж говори ясно, чего делать, куда бежать, кого ловить?
Но, как я и сказала, здоровый рацион — прежде всего. А вишенками на торте будем лакомиться только по праздникам.
— Убавь громкость. А лучше вообще выключи репродуктор.
— Я не…
Да и я не особо. Понимаю. Пока могу только вести натурные наблюдения, но и их результатов уже вполне достаточно, чтобы начать задумываться о технике безопасности.
— Наши голоса изменились.
Он недоверчиво сощурился, но в этот раз все-таки послушал. И меня, и себя, и песни. Чтобы сделать правильный вывод, потрясенно качнуть головой и спросить у пространства:
— Разве такое вообще возможно?
Строго говоря, нет. Не должно быть возможным. Голос, он же почерк, задан от рождения и до смерти самим строением и особенностями организма. Поэтому двух одинаково поющих песенниц природа не порождает. Даже близняшки все равно будут петь по-разному. А мы…
Самым приблизительным определением стало бы «запели в унисон». Это если образно выражаться. В действительности же в наших песнях появились крошечные, но все же вполне заметные фрагменты одного и того же звукового рисунка. Причем не принадлежащего изначально никому из нас, а словно созданного из сплетения наших… Ну да, и тел тоже. Этакая метка родственности или принадлежности друг другу. Как обручальные кольца, что ли. Вот только хвастаться таким приобретением явно не стоит. Даже просто показывать, и то лучше поостеречься.
— Возможно или нет, теоретизировать уже поздно, не находишь?
— Да какие тут могут быть теории? Это же… Это настоящее чудо!
И я даже догадываюсь, кто его сотворил. Вопрос в другом: что именно сотворилось?
— Надеюсь, ты не забыл, как поступали со всякими чудесными вещами в Средние века?
— Хочешь сказать…
— Просто подумай о том, что будет, если наши песни случайно пересекутся. И не в пустом месте.
Лео подумал и выразил резюме своих размышлений коротким, но весьма многозначительным:
— О-у.
— Масштабы разрушений — на ваше усмотрение. Про жертв и не говорю.
— И все-таки, это просто поразительно…
— Поразительно у тебя чай вкусный. А зараза, которую мы дружно подхватили, штука серьезная, и относиться к ней лучше без лишнего восхищения.
— Ты не понимаешь… — он откинулся на спинку кресла и запустил пальцы в волосы, взлохмачивая воронье гнездо ещё больше. — Сама возможность такого слияния… И потенциальное развитие генетической линии…
Это сейчас было о детях? Чур меня, чур. В этом я точно участвовать не собираюсь. Слава богу, что возраст и состояние здоровья вроде бы не… Хотя, Лео же врач каким-то боком, с него станется. Попробовать, по крайней мере.
— На меня не рассчитывай.
— М?
— Если сейчас же не выключишь ученого, я встану и уйду. Подальше и навсегда.
— Дарли…
— Я сказала, ты услышал. Или нет?
И чтобы принять решение было легче, напомнила:
— Оприходованы мы оба. Так что, для своих друзей-профессоров ты теперь уже тоже не коллега, а…
— Лабораторная крыса.
По тому, как Лео выговорил эти два слова, можно было понять многое. Даже слишком. Словно в его прошлом уже было что-то похожее. Что-то с другой стороны решетки.