Архипелаг
Шрифт:
Через час они уже на катере. Всего здесь собралось около двадцати человек, некоторые явно с «Королевы морей», и ему приходится примириться с тем, что нырять они будут бок о бок с голимыми туристами.
Команда молодая, все загорелые до черноты. За рулем атлетического вида капитан лет сорока, руки и грудь покрыты татуировками, волосы с боков выбриты, а остальные сбиты в выгоревший ирокез, глаза защищены зеркальными очками в белой оправе. Оушен не может отвести от него глаз, похоже, она собирается влюбиться. Гэвин и сам то и дело бросает взгляды на крепкое тело капитана, прикрывая руками свой живот гиппопотама. Лулу и вся команда — сплошной восторг. Они разносят
Чуть-чуть не дойдя до Клейн-Бонэйр, маленького островка на другой стороне бухты, они кидают в море якорь, и команда начинает подбирать пассажирам ласты и маски. Все разделяются на три группы. Лулу берет на себя новичков, и Гэвин с Оушен решают присоединиться к этой группе. Капитан обещает присмотреть за Сюзи — похоже, у них с собакой любовь с первого взгляда. Оушен выдают спасательный жилет, пару небольших ласт, детскую маску с трубкой — теперь она выглядит наполовину лягушкой, наполовину — инопланетянкой. Оушен прекрасно плавает, и когда Лулу объясняет, как надо дышать через трубку, понимает ее с полуслова.
Первые две группы туристов ныряют с кормы. Некоторые падают в воду ластами вперед, поднимая тучу брызг и переворачиваясь в воде. Лулу прыгает спиной вперед, аккуратно, и шесть учеников копируют ее прыжок. В их группе в основном слабые пловцы, кто-то уверяет, что вообще не умеет плавать, один мужчина даже побелел от испуга. Но Лулу спокойно и уверенно заявляет, что доведет до рифа всех без исключения.
— Слушай внимательно, русалка. Я прыгну первым, а затем нырнешь ты, поняла?
— О’кей.
Он прыгает.
Оушен прыгает вслед за ним, приземляясь практически ему на голову. Он берет ее за руку и говорит:
— А теперь давай заглянем в подводный мир.
Она окунает голову в воду, и он чувствует, как замерло ее тело. Он тоже погружает лицо в воду, и — ах! — он не ожидал, что им откроется такое зрелище. Впрочем, к подводным чудесам невозможно привыкнуть, на земле такого не увидишь никогда. Длинные лиловые щупальца анемон, широко раскинутые оранжевые кружева кораллов, желтые шишечки среди полей красного бархата, покрытого стелющимися волосками, косяки желто-серебристых, лазоревых, алых, лимонно-желтых рыб. Прямо под ними сбилась вместе целая толпа неоново-синих мелких рыбок. Это голубые хирурги, они живут среди колышущегося поля бордовых волосков. Овальной формы рыбы с сине-фиолетовым окрасом тела, но их спинные и хвостовые плавники переливаются всеми оттенками сине-голубого и желтого. Грациозно и синхронно двигаясь в своем водном танце, они напоминают карнавальную группу, часть общего большого праздника, уникального и необыкновенного. От такой красоты Гэвина охватывает странное чувство: он и подавлен, и печален, и одновременно полон восторга — готов зарыдать в свою маску.
Он кидает взгляд на Оушен — она тоже увидела голубых хирургов, следит за ними, затаив дыхание. Ее кожа под водой выглядит изжелта-белой, руки опущены вниз, ноги раздвинуты, ласты едва шевелятся. Лицо за маской кажется огромным, глаза расставлены слишком широко. Он еще не видел свою дочь такой: подвешенной в соленой воде, загипнотизированной фантастическим зрелищем, дышащей как рыба. Она напоминает морское чудовище, дитя морской свиньи или раздутую, сияющую рыбу-луну. Вот за этим он и привез ее сюда, чтобы показать сказочную страну.
Он смеется, из трубки вверх поднимается каскад пузырьков. Она его не замечает, ей не страшно,
Лулу перечисляет их, как стихи читает: тигровые груперы, сотовые коровы, французские ангелы, полуночные рыбы-попугаи, белолобые крапчатые, рыбы-трубы, испанские бодианы, рыбы-водолазы, морские яйца, щетинковые полихеты, голотурии, или морские огурцы. А затем Лулу ныряет еще ниже, тычет пальцем в сторону дна, потом поднимается на поверхность и объявляет:
— Ура, осьминог!
Они смотрят вниз, но ничего не видят. Лулу снова ныряет, погружаясь почти до самого дна, показывает рукой песок, который вдруг, как в замедленной съемке, начинает превращаться в нечто зыбкое, колеблющееся, распускаться как гигантский цветок. Осьминогу не хочется подниматься с песчаной постели, он неохотно встает на свои резиновые ноги. Оушен под маской пищит от восторга.
— Осьминог! Папа, ты видел?
Он кивает, и она снова погружает голову под воду.
Мимо них проплывает небольшой коврик в черно-белую крапинку, у него очень длинный хвост.
— Смотрите, орляковый скат! — кричит им Лулу.
Похоже, ската вовсе не смущает такое количество зрителей. Оушен хватает отца за руку, вдвоем они следят за изящным подводным полетом. Гэвин почти счастлив в эту минуту.
Он не замечает, как проходит час сноркелинга[5]. Ему и радостно, и грустно, он сам себя не узнает; кажется, он вернулся. Вернулся в мир своей молодости, где был так счастлив, к морю, которое так любит, которое он предал с земной женщиной. Здесь он у себя дома, ему передаются все симпатии этого мира и его эмпатия, здесь все движется и дышит как единый организм. Здесь можно обрести потерянный смысл жизни.
Лулу ведет группу обратно к катеру, они переезжают на новое место и снова ныряют, а между заплывами пьют ромовый пунш, свежий сок гуавы, с удовольствием пробуют местную похлебку на обед. Оушен притихла, раскраснелась, похоже, она тоже пьяна впечатлениями, накачалась морской водой. Они с Сюзи безоговорочно влюбились в татуированного капитана с ирокезом. Сюзи теперь сидит позади него на палубе как настоящий помощник, палубная собака. Это не вызывает в Гэвине ревности. Он счастлив. Он наконец-то свободен. Свободен, черт побери!
Позже, когда они уже подходят к берегу, он беседует с молодой женщиной, подводным фотографом.
— Ну и работенка у вас! — говорит он.
— Да уж. — Она улыбается. — Во повезло мне!
— Как давно этот риф находится под охраной?
— Да уж лет шестьдесят, не меньше. Чтобы уберечь риф, его нужно очень тщательно охранять. Нигде в мире таких рифов больше не осталось.
Под словом «охранять» подразумевается охранять от человека.
— Когда я был молод, риф Бакку на Тобаго был таким же, как здесь, — делится воспоминанием Гэвин. — На пляже ступить было некуда от раковин. А теперь вся живность там вымерла. Погублена якорями, яхтами… туристами.