Архипелаг
Шрифт:
— Иногда земля двигается, — объясняет Гэвин.
Ему не хочется рассказывать ей о землетрясениях.
— Как корочка на мамином пироге, — замечает она.
— Действительно похоже.
— Это из-за землетрясения?
Гэвин притормаживает, бросает на дочь косой взгляд.
— Просто иногда земля начинает смеяться, — говорит он.
— Смеяться?
— Да, и вертится с боку на бок в своей постели.
— Неправда! Я тебе не верю.
— Не хочешь верить, не надо.
— Земля не может смеяться, — качает головой она.
— Может быть, ты просто пока этого не слышала.
— Ха-ха-ха, — произносит Оушен без тени улыбки. — Вот так?
— Ого, ну и сарказм!
—
— Неважно. Земля умеет смеяться, ты просто раньше об этом не знала.
— Мне только шесть лет, — говорит она.
— Вот именно.
— А когда я вырасту, я услышу, как смеется земля?
— Да, только если будешь внимательно прислушиваться.
— Странно как-то, — пожимает плечами Оушен.
Продвигаясь все дальше на север, они достигают плоского озера Гото, где микроклимат совсем другой, а пейзаж напоминает средние широты, как в Ирландии или Канаде. Здесь хранятся огромные металлические чаны с рафинированным маслом, которое Уго Чавес продает остальному миру.
В Кралендейке они ужинают бургерами и жареной рыбкой ваху. Гэвин теперь не готовит на яхте — слишком жарко. На набережной Кралендейка тоже есть фламинго, но они выложены из морской гальки на тротуарах. Вечерами группы подростков учат друг друга танцевать сальсу.
Везде слышится креольский говор, папьяменто, которого раньше он не встречал, — смесь португальского, африканского и нидерландского. Понять этот язык невозможно, на нем говорят только здесь, на островах Эй-Би-Си. Как он смог выжить в современном мире? Ведь язык — вещь очень хрупкая, эфемерная. Но папьяменто не погубили ни запретившие его когда-то голландцы, ни американские фильмы, ни видео «Ютьюба». Его придумали рабы для собственной защиты, его правила менялись как будто сами по себе. Это один из сотни других национальных языков Карибского бассейна. Он был изобретен для того, чтобы белый человек не смог понять, о чем говорят черные, и теперь белым людям самим приходится его учить.
Они с Оушен с легкостью вписались в местную тусовку: стали мягче друг к другу и к окружающим, как будто морская вода растворила покрывавшие их иголки. И оба поздоровели физически. Со дня их бегства прошло несколько недель, они загорели, их ноги и руки покрыты укусами комаров, волосы выгорели на солнце, и у обоих немного нездешний, мечтательный вид. Дочка вообще чувствует себя здесь как дома. А он? Гэвин не ожидал, что, пытаясь спастись, откроет для себя новый космос — океан.
Клайв, Петала, Джеки, его собственная мать Одри остались далеко позади, за тридевять земель, в тридевятом царстве. «Когда-нибудь мы пойдем на запад!» — часто говорил Клайв во время их походов на «Романи». «Пошли на запад, приятель!» — но они никогда далеко не заходили. Проблема не в том, чтобы дойти, а в том, как вернуться обратно против ветра, против течения. Это их и останавливало тогда.
Ну а сейчас он здесь, заново обследует острова, которые сильно изменились, но он знает, что они являются частью единого огромного архипелага.
* * *
Они выдвигаются в сторону Кюрасао на рассвете. На календаре середина декабря 2010 года. Ближе к полудню, спустив паруса, они заходят в лагуну Спаанс Вотер, «Испанские воды», включают двигатель, идут мимо огромного отеля «Хаятт» с тремя сотнями номеров, в которых могут разместиться целые фирмы. Лагуна представляет собой водное пространство размером с поле для гольфа. Это настоящее сердце Кюрасао, само название которого, по мнению некоторых, происходит от испанского слово corazon, что значит «сердце».
Хотя
Однако Гэвин поражен, насколько скромно выглядят жилища богатых мира сего. Суперяхты не скроешь, конечно, а вот виллы на побережье весьма умеренны по размеру, сидят низко над водой, некоторые обшитые вагонкой фасады выходят прямо на воду, и к ним ведут узенькие мостки. Заросшие травой лужайки выглядят уютно, по-домашнему, как будто люди действительно живут здесь, а не приезжают только сорить деньгами. И никаких признаков американского шикарного безвкусия, пошлости «новых денег». Этот уединенный мир избранных открыт и для обычного моряка. А за просторами лагуны возвышаются башни нефтеперерабатывающего завода в Виллемстаде, изрыгающие потоки черного дыма.
Уго Чавес арендует у голландцев этот завод, здесь он перегоняет нефть. Гэвин не раз слышал, что Чавес только и ждет, чтобы присоединить острова к своему государству. Если он только попробует… это будет означать войну на Карибах.
Надув шлюпку, они пристают к ближайшему пирсу. Им предстоит пройти пограничный контроль в Пунде, посетить супермаркет, прикупить нужных мелочей в Салине… Дел накопилось немало. На пристани собралась небольшая толпа — все обступили мужчину и мальчика, которые прямо на деревянных мостках разделывают серо-голубую барракуду.
Гэвин и Оушен тоже подходят поближе. У мужчины загорелая до красноты кожа, длинные волосы забраны в хвост, торчащий из-под бейсбольной кепки. Мальчику около одиннадцати лет, они общаются друг с другом на папьяменто. Оушен пробирается сквозь толпу, садится на корточки, не сводя глаз с рыбы со вспоротым брюхом.
— Вы будете ее есть? — спрашивает она мужчину.
— Конечно, крошка! — отвечает тот по-английски.
Уголки губ Оушен опускаются в гримасе неодобрения.
Гэвин наблюдает за процессом разделки рыбы, чувствуя смутное беспокойство. Рыбалка вообще дело кровавое: тут есть и борьба, и смерть, и кровь. В молодости он и сам ходил на крупную рыбу, вытягивал и тарпонов, и небольших рифовых акул, и барракуд. Но пока он не бросает леску с крючком за корму «Романи», ему и так хватает хлопот с ребенком и собакой.
Мужчина сует руку рыбе в брюхо, захватывает внутренности, вытягивает их; нежные петли кишок выпадают наружу — белые, розовые, сероватые. Что-то в этом процессе смертельной чистки поражает Гэвина так, что начинает щипать в глазах. Одним движением мужчина сметает блестящие скользкие внутренности в воду.
Гэвин видит, что лицо Оушен побелело. Мертвая барракуда наблюдает за ними немигающим черным глазом. Им пора уходить.
— Оушен, пошли, — говорит он.
— Я хочу посмотреть.
— Мы уходим.
Он берет ее за руку, слегка тянет, но она не двигается с места.
— Ну вставай уже! Мы же собирались в магазин за покупками.
Оушен медленно поднимается на ноги.
Теперь мужчина держит длинное рыбье тело за жабры, а мальчик поливает на барракуду водой из ведра. Рыба выглядит как пустой чемодан, только черный глаз все так же блестит и все так же уставлен на них. Сами рыбаки не обращают на зрителей внимания; для них это просто улов, за свою жизнь они разделали сотни рыб. Они разговаривают друг с другом на равных, Гэвин замечает, что мальчик называет мужчину по имени — Рафаэль, а не «папа», хотя паренек — копия мужчины в миниатюре и явно во всем ему подражает.