Архив Шамбала
Шрифт:
Корсакова это взбесило.
— Что ты командуешь? Я на тебя не работаю, — сообщил он нарочито громко, чтобы и те двое, и мало ли кто еще, отчетливо услышали его слова. — Ты, вообще, почему исчез? Между прочим, ты должен…
Суровикин ухватил его за рукав, повторил:
— Сядем в машину, там поговорим.
Когда водитель вышел, Суровикин, севший вместе с Корсаковым на заднее сиденье, прошипел ему в лицо:
— Ты целку не корчи из себя, не надо. Тебе босс ведь сказал, что это я твое досье собирал, я про тебя все знаю.
— У тебя,
Тот помолчал, взял себя в руки, спросил:
— Думаешь, долго ты будешь живым ходить, если босс узнает, как его жену трахал?
Снова помолчал, но теперь уже, очевидно, для того, чтобы Корсаков мог понять услышанное. Наконец, обыденным тоном обрисовал ситуацию:
— Обо всем будешь докладывать мне, понял? А уж я буду решать, что можно отдавать боссу, а что — нельзя. Понял? — Помолчал, похлопал Корсакова по руке: — Не спеши с ответом, Игорек.
12. 1929 год, сентябрь. Принцевы острова (Мраморное море)
Лев Троцкий уперся лбом в оконный переплет и зажмурил глаза от ненависти. Ему хотелось застонать от душевной боли, переполнявшей его долгие годы!
Ах, почему же так все получилось? Почему дело, начинавшееся так победоносно, вдруг вышло из-под контроля? Почему люди, радостно кричавшие при одном упоминании его имени, вдруг перестали не только прислушиваться к нему, но и вовсе отвернулись?
Но они еще поплатятся за свое вероломство! Они еще пожалеют о своем предательстве. Нет, не его они предали, а идею мировой революции! Они и Ильича предают сейчас, попирая ленинскую идею о том, что в новых исторических условиях мировая революция начнется именно с России. Начнется, а не захлебнется в этих идиотских партийных съездах и конференциях. Боже, какая глупость эти «платформы» и «внутрипартийные дискуссии»!
Где-то билась болезненная мысль о том, что он, Лев Троцкий, и сам допускал ошибки! Но он сразу же загонял ее обратно в самый дальний угол, стараясь не думать о ней, а она возвращалась вновь и вновь.
Ну, в самом деле, зачем было тогда, в январе двадцать четвертого, узнав о смерти Ленина, раздумывать и, тем более, спрашивать совета у «товарищей»?
«Товарищи», конечно же, сыграли с ним злую шутку.
О, с каким лицемерием они уговаривали его, больного, не возвращаться в Москву! Зачем вам, дорогой Лев Давидович, рисковать своим здоровьем? Не надо! И, потом, есть ведь решение ЦК о вашем отпуске, а решения ЦК следует выполнять неукоснительно. И он поверил! О, глупец!
Ну, кто, скажите, кто посмел бы утверждать, что Троцкий нарушил решение ЦК, вернувшись, чтобы проводить в последний путь своего товарища по революции?]
Глядя на почти безжизненные окрестности островка — нынешнего своего пристанища — он представил, как тогда, в январе двадцать четвертого, внезапно появился бы на трибуне. Сузились бы в бессильной
Он даже застонал, представив, как бы восхищенно, в полном молчании внимали ему массы! Вот тогда он и стал бы Вождем! Настоящим Вождем! И повел бы этих людей вперед, в мировую революцию!
Людьми надо управлять, сами по себе они мало что значат. Это — аксиома.
Он снова и снова вспоминал те времена, когда все войска Советской России подчинялись лично ему — создателю Рабочее-крестьянской Красной Армии товарищу Троцкому! Ах, ну почему он тогда спорил с Тухачевским! Пусть бы этот выскочка осуществлял свою мечту и создавал «социалистические военные поселения». Так бы и возникла новая модель власти, причем, всеобъемлющей, всепроникающей, а не этой «кремлевской», которая и близко к себе никого не подпускает. Попробовали бы тогда противостоять Красной Армии товарища Троцкого!
Ну, ничего, ничего. Ничего еще не кончено, ни одна «дискуссия» не завершена, и борьба продолжается! И сейчас надо использовать все средства, буквально все имеющиеся! Не сметь брезговать ничем!
Сегодня должен прибыть Блюмкин. Передали, будто бы обещал наверняка. Вот ведь, тоже старается спрятаться в суете мелочей. А кем бы сейчас был Яков Блюмкин, если бы не его, Троцкого, помощь и защита? Никем бы уже не был, и давно: еще со времен кутерьмы с убийством посла Мирбаха.
Ох и злился тогда Ленин, ох и испугался, ох и разыскивали «врага пролетарской революции и всех трудящихся Я. Блюмкина»! И никто не подозревал, что негласно помогал ему именно наркомвоенмор товарищ Троцкий. Только сам Яков об этом знал и благодарил потом искренне и горячо. Иногда даже как-то истерично. Правда, и помогал потом всегда так же самоотверженно.
Впрочем, тогда мало кто осмелился бы отказать в помощи товарищу Троцкому. А вот сейчас все «помощники» спрятались по углам и носа не высовывают.
Ну, ничего, все еще вернется на круги своя, и он снова окажется на самом верху! Именно для этого ему нужен Блюмкин: Яша выполнил свое обещание и нашел те самые рукописи, которые содержат вековые тайны управления людьми. Может статься, что, и не произнеся ту речь на похоронах Ленина, он, Троцкий, все равно встанет во главе великого движения?!..
Что же Яша не идет-то?
А Яков Блюмкин шел. Он шел по каменистой островной земле к домику, где поселился Троцкий. Шел и боялся.
Боялся Яков Блюмкин не встречи со своим недавним кумиром и покровителем. Он знал, о чем тот будет спрашивать, знал, что надо отвечать, знал, что разговор будет серьезным, но не пугающим. Более того, сейчас Троцкий даже и приказывать не станет. Наоборот, все свои пожелания изложит в форме витиевато-осторожных вопросов, и такие же витиеватые отказы примет как аргументы в дискуссии.